– Бог создал человека… – соглашаться с очевидным отчего-то совершенно не хотелось, "душа не принимала", и Лиса сопротивлялась, как могла, отбиваясь от нежданно-негаданно свалившегося ей на голову ужаса. – И… всех тварей земных…
– Если создал… – Виктор задумчиво посмотрел куда-то ей за спину и неожиданно кивнул, по-видимому, отвечая своим, не произнесенным вслух мыслям. – Но воспроизвести этот опыт возможно и теперь, хотя и хлопотно. Думаю, ты, например, на это вполне способна.
– Ты в своем уме?!
– Вполне.
– Ты хочешь сказать…
– Добрый вечер, – сказал, подходя к ним Кайданов. – Могу я узнать, кто здесь балуется со временем?
Впрочем, задавая вопрос, смотрел он почему-то только на Лису, возможно, пытаясь понять, кто она такая, и что здесь делает.
– Здравствуй, Герман, – поздоровался Виктор. – А вас, простите, мы не представлены, как позволите величать?
– Рэйчел, – тихо сказала женщина, все еще остававшаяся на руках Кайданова. – Отпусти, пожалуйста – и, нежно поцеловав Германа в щеку, она покинула его руки и встала на тротуар. – Меня зовут Рэйчел, – без улыбки посмотрев сначала на Лису, а потом на Виктора, представилась она. – Добрый вечер.
– Виктор, очень приятно. А это Дебора Варбург, – сказал Виктор и скосил на Лису "хитрый" взгляд. – Я не ошибся, дорогая?
При слове "дорогая" Кайданов и Рэйчел одновременно повернули головы к Лисе, а сама она почувствовала, как холодок прошел по позвоночнику и одновременно сжало сердце.
"Дорогая… Сукин сын…"
– Я та "блонда" из Мюнхена, – сказала она вслух.
– А разве…
– Нет, Герман, – резко оборвала она Кайданова. – Лисы здесь
– Ну ладно, – не стал спорить Кайданов, который неожиданно оказался гораздо более покладистым, чем во все, сколько их ни было, прежние встречи. – Дебора, так Дебора. Это ты,
– Да, Герман, это сделала я, – сейчас Лиса вспомнила свой самый первый раз, на который когда-то давно намекнул старик Иаков. Тогда ее субъективное мгновение действительно "длилось" всего лишь несколько секунд "внутреннего времени", потребовавшихся Лисе, чтобы убежать от пьяного дядьки, зажавшего ее в темном переулке. А сейчас? Сколько еще времени способна она продержать мир в оцепенении?
– Столько они не выдержат, – словно подслушав ее мысли, нейтральным тоном сказал Виктор. – Воля ваша, "богиня", но я бы
В его голосе не слышалось даже тени чувства: ни сожаления, ни жалости, но зато присутствовала странная, однако, вполне понятная логика, и именно она подействовала на Лису, как нашатырь, враз отрезвив и вернув к реальности. Лиса взглянула на Виктора, а потом посмотрела вокруг и тотчас осознала, что он, как всегда, прав.
Мир "выцветал". Он терял краски и другие признаки жизни. Происходило это медленно, почти незаметно, но контраст между "прошлым" и "настоящим", если присмотреться, вспомнить и сравнить, был очевиден. Из вещей и людей, слишком долго находившихся вне течения времени, уходило что-то существенное, что обычно принято называть жизнью.
"Скверно… но поправимо!"
Как она это поняла? Откуда узнала? Бог весть, если он есть – "А он есть?" – но, едва заинтересовавшись тем, что теперь случится с миром, погруженным в безвременье, она сразу же узнала ответ.
– Еще одно дело, – сказала Лиса вслух. – И можно будет с этим кончать.
Она не стала объяснять, как именно собирается со всем этим "кончать" и что за дело такое у нее вдруг образовалось, но никто ее об этом и не спросил, ни Виктор, ни Герман.
"Богиня", – устало подумала Лиса и, отвернувшись от собеседников, пошла через улицу к маленькому кафе, где боролась с ее колдовством – и, судя по всему не безуспешно – молодая симпатичная женщина со строгим лицом и безумным взглядом зеленовато-желтых глаз.
6
Нет, на шею она ему, разумеется, не бросилась. И все, вроде бы правильно. Не должна была после всего, что между ними случилось, вернее, не случилось. И не в их возрасте, вероятно, и не с их характерами и опытом, но, как выяснилось, подсознательно чего-то в этом роде он все-таки ожидал. Возможно, вероятно, скорее всего… Однако, если и так, то напрасно. И, хотя умом Виктор все это прекрасно понимал, случившееся несовпадение тайных ожиданий – по-настоящему тайных, потому что он и сам о них не ведал – с суровой реальностью, решительно выбило его из колеи, причем не фигурально, а на полном серьезе. Он вдруг растерялся и не знал теперь, что и как делать, что сказать, и вообще как себя вести.