– Чуть меньше чем за полгода до нашего знакомства, – подумав немного, ответил Бах.
"Значит, только в восемьдесят третьем… "
– А до вас, кто был?
– Это так важно? – нахмурился он.
– Да, – кивнула она. – Это очень важно.
– Иаков, – снова помолчав, ответил Бах. – Он создал и передал мне.
Теперь оставался самый важный вопрос. Вопрос на миллион долларов, как говорят янки.
– Вы его видели? – спросила она.
– Разумеется, – удивился Бах. – А как бы мы сговорились?
– Я имею в виду,
– Естественно, – кивнул Бах.
"Черт! Пустышка!" – но раз начала, надо было завершать, только бы Черт раньше времени не разбудил.
– Он действительно умер в девяносто втором?
– Не знаю, – покачал головой Бах. – В последний раз я видел его там, в восемьдесят восьмом, а здесь он со мной говорить не хотел.
"Восемьдесят восьмой… – удивленно отметила Лиса. – А потом наступил восемьдесят девятый".
– Больше ничего о нем сообщить мне не сможете? – она была почти уверена, что ответ будет отрицательный, и не ошиблась.
"Не корректный вопрос".
– Некорректный вопрос, донна Рапоза, – сказал Бах с вежливой интонацией. – Без комментариев.
– Я и не настаиваю, – пожала она плечами. – А Некто Никто вам встречать не приходилось?
– Нет, – покачал Бах головой. – Я даже не слышал такого псевдо.
8
В восемь утра, подхватив у памятника Крузенштерну, который назначен был на этот день паровозом Ленина, явно неплохо отдохнувших Даму Пик и Алекса, они на загодя приготовленном Чертом "газоне" выехали из города и начали неспешно выдвигаться к точке перехода. В девять вечера, накрутив по Ленинградской области и Карелии едва ли не с тысячу километров, "Газон" миновал, не останавливаясь, Сортавалу, и по лесным дорогам начал смещаться в сторону границы, где на участке в/ч[25]
2121 Лиса и задумала ее пересечь. Дальше предполагалось что-нибудь сымпровизировать, достать машину, и, превратившись в группу "дурных на всю голову" немецких туристов, двигаться через Лахти и Вантаа в Хельсинки, чтобы уже оттуда вылететь самолетом в ФРГ.В десять с копейками, они бросили машину на глухой лесной вырубке и дальше пошли пешком через какие-то совершеннейшие буераки, а затем и по болоту. Шел дождь, то, усиливаясь, то, ослабевая, но, не прекращаясь ни на минуту, и стало совсем темно, но ни Лисе, ни Черту, ни Даме Пик это не мешало. Алекс же, который в этих обстоятельствах был совершенно бесполезен, потому что беспомощен, шел "на прицепе", ведомый неутомимым и безжалостным Чертом, уже вошедшим в боевой транс.
Миновав болото, они к полуночи вышли к двойному забору и контрольно-следовой полосе. Вокруг, насколько хватало чутья Лисы, не было ни одной живой души, ни по эту, ни по ту сторону границы. Тишина, нарушаемая лишь шумом дождя и скрипами деревьев в лесу, холод и мрак.
– Так, – сказала Лиса, останавливаясь. – Мы на месте. Собрались! Алекс, проснись, сукин сын! Ты держишь электронный забор и всю их связь. Пика, ты открываешь коридор, я веду Алекса и прикрываю всю группу мороком, а ты, Черт, наш авангард. Если, что, гаси всех!
Глава 5
Тварь (
1
Ночью в баре Густава Блока нежданно-негаданно появилась Нора. Чел ее увидел, узнал, хотя прошло уже много лет, как она сюда не приходила, и послал к ней Михеля. Тот доиграл, не торопясь, партию, сбросил карты, и пошел к стойке бара. На Нору он внимания не обращал и наткнулся, разумеется, совершенно "случайно", когда возвращался за карточный стол со стаканом виски в одной руке и подносом с бутербродами – в другой.
– Вау! – сказал Михель, явно обрадовавшись встрече. – Нора, сладкая моя! Сто лет, сто зим!
– Привет, Михель, – Чел обратил внимание, что Нора держится несколько напряженно, что впрочем, ни о чем не говорило. Как он слышал, в Энгельсе, ей то ли ноги оторвало по самое "не могу", то ли еще как искалечило, но факт тот, что, как ни крути, девушка уже давно была не девушка, а бабушка-инвалид. – Как жизнь?
– Твоими молитвами, милая, – заулыбался Михель. – Солнце, океан, золотой песок. Ну ты понимаешь.
– А то! – усмехнулась Нора. – И как они тебе?
– Кто? – Михель был, конечно, профи, но иногда удивительно тупил в таких вот быстрых диалогах с подколами.
– Не знаю, – развела руками Нора, если и ставшая с их последней встречи на вид чуть старше, то все равно выглядевшая сногсшибательно. – Кто у тебя там, креолки или метиски?
– Ах, это! – заулыбался Михель, уже полторы недели прятавшийся в старом, еще при Гитлере построенном, канализационном коллекторе Мюнхена. – И те, и другие. Приходилось пробовать?
– Не, – плавно протянула Нора, упорно изображавшая в Городе лесбиянку, что, впрочем, могло соответствовать истине, а могло, конечно, и не соответствовать. – Я люблю белое на белом.
– Ты, что расистка, что ли? – без злобы спросил Михель, который на своем еще не слишком длинном веку успел побывать и буддистом, и коммунистом, и анархистом, но вот нацистом не был ни разу.
– Нет, Михель, – снова усмехнулась Нора. – Я эстетка. Ты Карла не видел?