Твари Господни

"А ведь я тогда вспомнил именно о ней…" – факт был, что и говорить, примечательный. И, как оказалось, Кайданов был рад – насколько он вообще мог сейчас испытывать эмоции – что мимолетная эта мысль, возникшая тогда в его разгромленной "откатом" голове, никуда не исчезла, не пропала, как случается, порой, даже с самыми важными и не случайными мыслями, не забылась. Получалось, что в самый последний свой час, а Кайданов тогда и впрямь считал, вернее, совершенно по-звериному чувствовал, что час именно последний, вспомнил он только Викки. К ней, ради нее – так он понимал теперь свои тогдашние мотивы – а не ради собственного спасения, собирался идти в полумертвом состоянии через весь Мюнхен. Что это могло означать, Кайданов догадывался. Не мальчик. И открытие это его удивило, но не настолько, чтобы он потерял нить рассуждений. Оставалось решить, что со всем этим теперь делать. Впрочем, от трудных вопросов Кайданов давно уже не уходил, и принимать быстрые решения научился тоже. Жизнь, как говорил кто-то из советских классиков, великая школа.

– Есть разница, – сказал он, хотя, видит бог, решение продолжать разговор далось ему непросто. – Есть. Ты ведь настояла на том, чтобы ехать со мной. Ты что-то почувствовала?

– А ты думал, что я ничего не чувствую? – вот теперь она действительно скривила губы в усмешке, и усмешка эта сказала Кайданову о многом. В том числе, и о таком, что узнать о себе оказалось крайне неприятно.

– Думал, – признался Герман, ощутивший вдруг невозможность не только лгать, но и просто обходить трудные вопросы.

Викки посмотрела на него внимательно – он даже в полумраке увидел ее глаза и оценил их выражение, впервые в жизни увидев, какой она, оказывается, может быть – и неожиданно кивнула.

– Так, – сказала она тихо. – Полагал… Может быть, я и сама в этом виновата. Ты же знаешь, я "тень", меня прочесть, если я этого не хочу, не может никто.

"Если не хочет…А я? Я-то хотел?"

– А почему ты не хотела? – вообще-то вопрос был лишний. Ответ на него Кайданов уже знал, или думал, что знает. Но все-таки спросил.

– Я думала, тебе это не нужно.

Ну что ж, она сказала правду.

"Не было нужно, вот в чем дело".

– Значит, виноват я, а не ты, – сказал он после паузы, принимая правду такой, какая есть. – Мне это действительно не было нужно.

– Не было?

– Да, – подтвердил он, поражаясь тому, что делает.

" Господи, что я творю?!" – но о сделанном сожалеть было поздно, потому что слово прозвучало, и бога он, по-видимому, вспомнил неслучайно.

"Бог есть любовь… А если в сердце не осталось ничего кроме ненависти, то, причем здесь бог?"

– А теперь?

– Когда я очнулся там, на улице, – говорить об этом было трудно, но и не говорить нельзя. – Когда я там "проснулся"… Я был никакой, Викки. Даже думать связно не мог, но… Единственный человек, о котором я вспомнил, была ты.

Викки выслушала его молча, ничего не спросила и никак его слова не прокомментировала. Она молчала долго. Смотрела на него и молчала. Молчал и он. А что еще он мог сказать?

– Я стала тебя чувствовать семь месяцев назад, – нарушила затянувшееся молчание Викки. – И… Сегодня я почувствовала тебя километров с пяти. Может быть, немного больше. Шла, как по азимуту, даже карту города в уме держала и "видела" все твои перемещения. Когда ты… Я еще в Берлине знала, что здесь что-то не так. Почувствовала опасность. Не хотела, чтобы ты ехал, но тебя ведь не переубедить. Решила, тогда уж вместе… Когда тряхнуло, я выскочила из дома, угнала машину и рванула к тебе. Потом бросила… Ты перемещался так быстро, что я за тобой не успевала. Но я тебя все-таки нашла.

– А живь откуда? – этот вопрос тревожил Кайданова не на шутку. О таком он даже не слышал никогда. Ведь живь всегда приходит с откатом.

– Не знаю, – покачала она головой. – Я и сама не знала, что такое возможно. Но когда увидела тебя, все произошло само собой. Как-то так… Потом поняла, что делаю, но это уже неважно было. Тебе нужна была живь, и я могла ее тебе дать.

– Риск, – сказал он хмуро. – Ты очень рисковала.

– Риск, – согласилась Викки. – Кто-нибудь мог нас засечь, но… Во всяком случае, мы были вместе. Это главное.

– Давай поженимся, – предложил вдруг Кайданов и сам поразился тому, что только что произнес вслух.

– А зачем? – Викки улыбнулась, но это была уже совсем другая улыбка. Такая, какой Кайданов у нее никогда прежде не видел. – Это что-то меняет?

– Для меня, да, – он действительно чувствовал, что самым правильным для них, как это ни странно, будет пожениться.

– Ну и как мы с тобой будем жениться? – спросила она, и он понял, что она права. Дело ведь не в записи, которую сделает какой-нибудь муниципальный чиновник в их фальшивых документах. Но сдаваться Кайданов не привык.

– Я православный, – сказал он и пожал плечами. – Но в СССР это давно уже не факт биографии, хотя при рождении меня, вроде бы, крестили.

В самом деле, союз перед богом ни чем не хуже союза перед властью. А бог по любому знает, кто из них кто.