– Ну не помню я, – огрызнулся Алекс. – Я одновременно в пяти разных сетях сидел… Постой! Точно! – он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – Я же тебя, ну, то есть ее регистрировал в аэропорту Франкфурта. Она вылетела девятичасовым рейсом, так что нашел я ее, скорее всего, как и обещал, часов в семь!
– В семь, – повторила за ним Лиса. – А в девять она вылетела из Франкфурта… Куда?
– В Хельсинки.
– Зачем? – спросила Лиса, стараясь, чтобы голос не выдал охватившего ее волнения.
– Извини, – виновато улыбнулся Алекс. – Голова дырявая. Я когда из "полета" возвращаюсь, всегда не совсем в себе.
Он покачал головой, достал из воздуха дымящуюся сигарету и затянулся.
– Ну! – поторопила его Лиса, которую снедало нетерпение.
– Так, – сказал Алекс, выпустив дым. – Значит, так. Махно назначил встречу послезавтра, ночью, в Пушкинском парке, это в Пушкине, под Питером…
– Я знаю, где это, – прервала его Лиса. – Дальше.
– Ну я и подумал, что там же финская граница недалеко…
– Ты начал говорить о Махно, – снова прервала его Лиса.
– Ах, да, Махно, – снова улыбнулся Алекс. – Вий, это его оператор,[16]
сказал, что будет немецкий. Он у Махно в последнее время, вроде, легче всего идет. Вот я и побежал, искать нам немецкие биографии.– Пика по-немецки средне говорит, – напомнила ему Лиса, думая, впрочем, о другом.
– А она у нас будет беглой чешкой, по-чешски-то она трепится дай бог всякому.
– Хорошо, – кивнула Лиса. – Замечательно. Сделай мне тоже, – кивнула она на сигарету в его руке.
– Крепкие, – предупредил Алекс, вытаскивая из ниоткуда новую зажженную сигарету. – Пожалуйста.
– Спасибо, – она взяла сигарету и сразу же затянулась, предполагая, впрочем, что на "голодный" желудок и на фоне общей слабости ничего хорошего из этого не выйдет. – Что Махно хочет взамен?
– Ничего, – усмехнулся в ответ Алекс, который, хотя и работал с ней уже пять лет, ничему в этом деле так и не научился. – Так всякие глупости, танцевать с тобой хочет.
"
– Приглашает на танец, – уточнила Лиса.
– Да, – заулыбался Алекс. – Точно. Ты же его знаешь! Опять носится с идеей грохнуть кого-нибудь из Политбюро.
"Ох, какой же ты еще ребенок, – с тоской подумала она, глядя на толстенького, с круглым брюшком и розовыми щечками лысеющего юношу. – Но, может быть, оно и к лучшему! А долги надо возвращать".
– Хорошо, – сказала она вслух. – Передай, я согласна, но не раньше, чем через полгода. Что со вторым делом?
– С Израилем облом, – развел руками Алекс. – У них все базы данных на иврите. Ничего не прочесть, так что я пока в Германии ищу, но там этих больниц… Вот сейчас отдохну и снова "полечу".
– А что ты мне забыл рассказать про Израиль? – спросила она, почувствовав что-то, ненароком мелькнувшее в розовом тумане его сознания.
– Да, ерунда, – махнул рукой Алекс. – Там мелькнул один текст на русском, но это не тот, кто тебе нужен.
– Алекс, – тихо сказала Лиса, зная, что от такого ее голоса у многих сердце в пятки уходит. – Это я буду решать, кто мне нужен. Излагай!
– Да нечего излагать, – огрызнулся испуганный парень. – Письмо. Запрос в МВД СССР. Больница Ихилов разыскивает родственников одного больного эмигранта, но он под твое описание не подходит.
– Почему?
– Ему пятьдесят восемь, и он не кататоник, – объяснил Алекс.
– А кто?
– У него какая-то болезнь, я не понял, если честно. Называется "Лобный синдром".
– Сколько лет?
– Я же сказал, пятьдесят восемь.
– Сколько лет он болеет? – стараясь держать себя в руках и не раздражаться по пустякам, объяснила Лиса.
– Десять.
– А эмигрировал когда?
– Со второй волной, в восемьдесят седьмом. Я же тебе сказал, не наш клиент.
– Не наш, – повторила она за ним.
"Не наш?"
– Ну! – как бы подтверждая ее мысли, пожал плечами Алекс.
– В чем выражается болезнь? – все-таки спросила Лиса.
– Не знаю, – развел толстенькими ручками Алекс. – Я же не врач, Нота, а у них все этими их рыболовными крючками записано.
– Так иди и узнай, – приказала она. – И про него все узнай.
– Иди, – повторила Лиса и закрыла глаза.
2