Твари, подобные Богу (СИ)

Фраза из Аксенова, специально заученная в юности, звучала так: «Откуда цитата? Мозг забит цитатами. Больше ничего не буду читать, надо учиться мыслить самостоятельно».

И правда, пора.

Тата на личном опыте убедилась, как легко начать «делать зло в ответ», зло неосознанное, бездумное, инстинктивное — и оттого еще более разрушительное. И совсем просто, когда тебе плохо, поверить в спасительную силу магии. От сильной боли нужно лекарство. Его и искала Лео… Что же до чужих мужей… Разве адюльтер настолько неслыханная вещь в наше время и в нашем обществе? Тата сама согласилась на роман с женатым Протопоповым. Она тонула, искала соломинку, вот и разрешила себе поверить в его любовь, в желание ее спасти.

Моралисты несомненно скажут: не поверила, а пыталась наладить жизнь любой ценой. В чем-то верно: ей не было дела до чужой жены, и она не слишком благородно, точнее, вовсе неблагородно закрыла глаза на ее существование. Но для Протопопова жена была очень даже своя — а он тоже преспокойно забыл о ней! Словно сунул на чердак, к ненужным вещам. И извлек лишь когда потребовались подпорки для его разрушающегося мирка.

С Лео он наверняка поступил так же — или жестче. По всему, что рассказывала Сашка — нарушая, к слову, законы колдовской этики, — ясно, что он видел в Лео только игрушку. Доигрался. И, по чудному своему обыкновению, залепил «некрасивое» купюрами. Да, неуемная и жадная девчонка сама напросилась на неприятности, но… при близких отношениях все же рассчитываешь на человеческое. А тут — ребенок.

«Можно подумать, со мной было лучше!» — неожиданно возмутилась Тата. — «До того возвышенно, что моими материальными обстоятельствами он вовсе не интересовался. Возил за собой как пуделя. О Лео хоть позаботился. Она умнее меня: если уж продаваться, то на выгодных условиях».

Тата покраснела, заерзала в кресле, поправила ремень. Как себя ни оправдывай, все стыдно.

А Лео, не случись ребенка, Протопопов бросил бы без раздумий, когда надоела бы… и из квартиры прогнал. Нет, не прогнал — попросил, намеренно сухо растолковав логику своих действий. На такие поступки всегда сотня весьма веских причин.

Кстати, любопытно. Вот Иван — в общем и целом,хороший, чуткий, заботливый человек. Он хоть раз задумался, как живет его недавняя «любовь до гроба»? Поинтересовался, все ли у нее благополучно, не нужна ли ей помощь? Едва ли. А это считается нормально. Почему?

Тата поморщилась и встряхнула головой — надоевшая жвачка! Нисколько не кстати, не любопытно и ее больше не касается! Все муторная дорога виновата; жуткие пробки, не зря Иван опасался. От нечего делать она и взялась вызывать духов прошлого — пожалуй, впервые после того, как узнала про Лео с Протопоповым. А случилось это…. когда? Довольно давно. Митчелл тогда уже связал ее со Стэном; тот прислал по Интернету свои воспоминания и отсканированные семейные фотографии. Затем они раз десять, не меньше, подолгу разговаривали по телефону. Тата физически врастала в ткань чужого существования — в какой-то момент оно практически вытеснило ее собственное. Какие тут мужчины, какие соперницы! Все мысли занял альбом. За день она успевала сделать сотни набросков, то и дело меняя сюжеты, композиции, диалоги.

И главное, она знала, зачем ложится спать вечером и для чего встает утром; каждой клеточкой тела ощущала, что — счастлива! Причем не благодаря кому-то, а сама по себе, изнутри. Радость так переполняла ее, что казалось: еще немножко, и она улетит.

Жизнь обрела смысл. Пусть временно, ненадолго — неважно! Все равно это самое прекрасное ощущение на свете. Тата ревностно оберегала его, а потому старалась не думать не только о Лео и Протопопове, людях, по большому счету, посторонних, но и об Иване, близком хотя бы территориально. Знакомые любопытствовали: «Ну так все-таки: что у вас сейчас?». И наотрез отказывались верить безразличному: «Да в общем-то ничего».

— Но ведь он дома?

— Пока да.

— А потом?

— Не знаю.

— Что значит: «не знаю»? А кто знает? Ты хочешь его вернуть?

— Нет.

— Что же он тогда дома? Нет, Татка, ты просто темнишь!

Стандартный для последнего месяца переброс репликами.

Да, Иван дома — сейчас так удобнее. И если ему угодно считать, что он тихой сапой проник обратно, пожалуйста. Он пока никому не мешает. Но если потребуется, мы быстро напомним, где он теперь по собственной воле «прописан». И с Майком тоже как-нибудь разберемся. Выслушаем, выскажем обиды — у психологов считается дико полезным, — и «сделаем дяде ручкой».

Думать о них обоих дольше одной минуты — слишком большая честь.