Твари в бархатных одеждах

Хассельштейн перекладывал бумаги на столе, притворяясь, будто занят. Это было совсем на него не похоже. Насколько знал Диен Ч'инг, исповедник Императора был тонким политиком, а не занудным политиканом. Должно быть, при дворе Карла-Франца случилось что-то серьезное.

- Ваше предложение было передано на рассмотрение. На организацию такой экспедиции уйдет много денег и времени. Уверен, вы и сами это понимаете.

- Конечно, благородный господин. Именно поэтому Король Обезьян предлагает объединить усилия. Повелитель Востока и Император Запада должны пожать друг другу руки. Зло проникает все дальше с каждым днем. Настало время для масштабной кампании.

- Да, - кивнул Хассельштейн, - возможно.

Диен Ч'инг мысленно усмехнулся, однако не подал виду, что доволен. Он должен быть смиренным, он должен быть терпеливым. Невозможно вознестись на вершину Пагоды Циен-Цина одним прыжком. Нужно продвигаться вверх шаг за шагом, делая остановки для отдыха и размышления. План этой ловушки разрабатывался годами в Темных Землях, и его осуществление не требовало спешки. Диен Ч'инг усвоил, что излишняя торопливость может разрушить замысел, и не хотел подвести своего повелителя во второй раз.

- Надеюсь, благородный господин простит мне мою дерзость, если я осмелюсь предположить, что его мысли заняты каким-то неотложным делом?

- Что? - переспросил Хассельштейн.

- Говоря языком людей Запада, что случилось?

- О, вы об этом… - Хассельштейн чуть улыбнулся. - Вы наблюдательны, Диен Ч'инг, не так ли? Вы постоянно повторяете «благородный господин», «я, недостойный», однако не многое ускользает от вашего внимания.

Хассельштейн снова поворошил бумаги. Их беседа протекала в комнате, располагавшейся перед входом в один из дворцовых кабинетов. Из окна они видели, как бретонский посол де ла Ружьер взмахнул шляпой с плюмажем, желая очаровать симпатичную служанку. Бездельник Леос фон Либевиц поправлял плащ и барабанил пальцами по рукояти меча, поджидая кого-то.

- Несколько столетий назад, - начал Хассельштейн, - ни один человек не мог проникнуть в этот дворец, не надев маски. Императрица Магритта не допускала к себе никого без - как она это называла - «истинного лица».

Служанка ушла, чем порядком рассердила де ла Ружьера. Бретонец был гномом и при этом воображал себя дамским угодником. Он являлся героем многих забавных историй, в основном неприличного содержания. Назначение низкорослого хлыща послом при императорском дворе следовало рассматривать как скрытое оскорбление со стороны бретонцев, но пока никто не выражал недовольства. Ситуация была смешной до нелепости.

- И вы считаете, что с тех пор ничего не изменилось?

Хассельштейн поскреб пальцем подбородок.

- Столько масок, Диен Ч'инг. И никто не может сказать наверняка, что правдивее - маска или лицо.

К Леосу подошла его сестра, графиня Эммануэль. Де ла Ружьер вернулся, снял шляпу и стал расшаркиваться, надеясь привлечь внимание благородной дамы. Леос положил руку в перчатке на рукоять меча.

- Сегодня за стенами дворца наблюдались беспорядки.

- Да, Диен Ч'инг. Этим мы обязаны Ефимовичу…

Диен Ч'инг был знаком с Ефимовичем. Он знал, кто скрывается под маской кислевского смутьяна. Хассельштейн удивился бы, увидев истинный облик этого человека во всей его безудержной ярости.

- Я слышал, он призывает граждан к восстанию против дворянских привилегий. В Катае за такую дерзость бунтари понесли бы должное наказание. Зачинщика подвесили бы между четырех ив, привязав крепкими веревками к ветвям деревьев за запястья, лодыжки, шею и мужской орган, и оставили бы в этом положении, пока он не изменит своих взглядов. Катайцы - разумный народ.

Хассельштейн горько рассмеялся:

- О да, Диен Ч'инг. Я бы хотел наказать Ефимовича по обычаям Поднебесной. Но при правителях из Дома Вильгельма Второго у народа тоже есть права. Таков закон.

Диен Ч'инг понимал, что это шутка. Подобно Королю Обезьян, Карл-Франц мог бесконечно говорить о правах своего народа, но мгновенно забывал о них, если в результате он на пару секунд быстрее получал кремовое пирожное на завтрак или добавлял три золотых слитка в свою сокровищницу.

- Разумеется, благородный господин, утверждения бунтовщика абсурдны. Одни рождены, чтобы править, другие - чтобы ими управляли. Это вечная истина.

Леос и Эммануэль смеялись над шуткой де ла Ружьера. Напудренные шуты, все трое. Они выставляли напоказ свои тонкие шелка и утонченные манеры, кичились родословной и плодили дурачков из-за близкородственных браков. Брат и сестра фон Либевиц напоминали фарфоровых кукол, которых от рождения до смерти окружает ватный кокон. Как легко и забавно было бы оторвать им ручки и ножки, а затем сокрушить хрупкие, размалеванные головы. Пока они спорили о том, как правильно складывать носовой платок, на улице, за стенами дворца, дети продавали себя. Неудивительно, что речи Ефимовича находили сильный отклик у обозленных граждан.

- Верно, верно, - согласился Хассельштейн. - Власть Императора даруется богами и институтом выборщиков.