Твари в пути (СИ)

Ильдиар кивнул, понимая, что по сути Аэрха ничего так и не сказал. Можно ли доверять тому, кого встретил на земле негодяев всего лишь несколько часов назад? Правда ли то, что общая напасть сплачивает? Или незнакомец втирается в доверие и когда-нибудь предаст? Не слишком ли он неестественно прямолинеен и притворяется, а потом, при удобном случае, вонзит нож в спину? Возможно ли это вообще, если речь идет об Аэрхе Рожденном в Полдень? Бергар… Варвар из рода тех, кто, как говорил Сахид Альири, не имеет даже своего языка. Мог ли Кариф ошибаться? Мог ли не знать, что бергары, эти черные как антрацит люди пустыни, не только прекрасно умеют говорить, но еще и мудры, ведь речи Аэрхи не позволяют сомневаться в его мудрости? Загадка, ответ на которую может ст`oить жизни.

Всеми этими сомнениями Ильдиар преисполнился, в основном, из-за весьма странно ведущего себя джинна, а так как бергар, как он сам сказал, был неразрывно с ним связан, то часть сомнений перешла и на него. Прежде, чем разделиться, мнительный гном не упустил случая втайне предупредить северного графа, чтобы был начеку с Аэрхой, как минимум до того, как они все соберутся вместе снова, ведь: «Пустыня — та еще тварь, и наивных она пережевывает первыми».

— Куда дальше ведет нас песчаный путь? — спросил тем временем бергар.

«Осторожнее, Ильдиар. Ты даже Джану и Хвали не рассказал подробностей, а уж они-то уже доказали, что на них можно положиться… Помни об этом… Осторожнее…».

— Сперва нам нужно отыскать потаенную вещь нашего синекожего друга, которую похитил у него Алон-Ан-Салем, а еще…  — он запнулся, — у великого визиря есть кое-что, нужное мне.

— Что ж, если знаешь, чего хочешь, то ты, можно сказать, прошел уже половину пути, — глухо проговорил Аэрха, — и, обладая этим знанием, добыть нужное становится несоизмеримо проще, даже если это самое нужное надежно заперто…

Зеленая обезьяна вздрогнула…

* * *

… Один из бесконечных коридоров Алого дворца обрывался балконом, закутанным в голубоватый туман. Еще издали ловец удачи смог разглядеть колонны ажурных парапетов, поддерживающие своды, и величавую каменную скамью, на которой сидел человек в зеленой чалме и в бархатном изумрудном халате, перехваченном золоченым шитым поясом.

Из оконных проемов в коридор лился бледный свет, походящий на висящую в воздухе серебряную пыль. Сахид Альири предположил, что где-то внизу в колодце за балконом для какого-то из своих злокозненных ритуалов Алон-Ан-Салем кипятит в огромных котлах воду, отчего в воздух и поднимаются тучи горячего пара, и повернулся было, чтобы уйти из коридора и поискать другой путь прежде, чем человек в зеленой чалме его увидит, но не успел.

— Не бойся, ловец удачи, — раздался со скамьи голос, походящий на хруст глиняных черепков, когда по ним ступает нога в тяжелом сапоге. — Ты можешь подойти ближе. Не все в этом дворце желают тебе смерти.

Сахид Альири замер в нерешительности. Нужно было бежать, бежать, не оглядываясь, но что-то не давало ему и шагу ступить. Жутковатый надломанный голос, казалось, набросил на него петлю. Вместо того, чтобы ретироваться обратно в черноту переходов, облитую багровым светом факелов, асар спросил:

— Откуда ты знаешь, кто я?

— У меня превосходный слух. Удары сердца — волнение, страх и напряжение; дыхание — долгий бег; кипящий в бурлении желудок — голод. А еще шаги… Стража сюда никогда не заходит — переступание этого порога грозит смертью. Сиятельные родственники хозяина этого дома тоже сюда не спускаются. Ты мог быть лишь тем, о ком говорил отец. Пленным ловцом удачи, выуженным из песка. Отец рассказал мне о тебе, Сахид-Альири-Рашид-Махар-Имрис-Эреди-Гаве-Джен… Прозванный Карифом, самопровозглашенный мститель, не-ашин.

— Отец? — только и спросил Сахид Альири. Незнакомец знал имена его рода до седьмого колена, но больше его испугало «не-ашин». Откуда он знает?

— Тот, кого ты зовешь Алон-Ан-Салемом, великий мистик Пустыни.

Сахид Альири опешил. Он не знал, что у великого визиря есть дети.

— Ответь мне: что самое печальное в жизни человека, ловец удачи? — спросил сын визиря; асар промолчал, и голос ломающихся глиняных черепков продолжил: — Самое печальное — то, что половина жизни тратится на повторение. То есть истинно, по-настоящему, человек живет не более чем половину жизни. Но я-то уже свое почти отжил, поэтому повторю еще раз: «Не бойся, ловец удачи. Ты можешь подойти ближе. Не все в этом дворце желают тебе смерти».

— Чего же желаешь мне ты?

— Всего лишь того, что один честный пустынник другому при встрече на караванной тропе: желаю здравствовать, когда есть тени от пальмовых листьев и когда их нет, да свершатся все твои начинания, думы обратятся в деяния, а деяния — в блага, и пусть берегут тебя небо, пески и ветра. Я не знаю тебя, ловец удачи, а как я могу желать смерти человеку, которого не знаю и который мне ничего дурного не причинил. Но и как я могу вообще желать смерти другому, если я не давал ему жизни, тогда как моя собственная жизнь была мне дарована?

— Твои слова воистину мудры.