Тварина

Начался процесс единодушного одобрения, с обниманиями и поцелуями. С выражениями благодарности молодой жене и признательности к ней за те усилия, что она потратила на излечение и ухаживание за дорогим им всем юбиляром, да ещё и с порохом в пороховнице. Так же собравшиеся узнали из уст ветеранов-фронтовиков, что судьба их уже сводила однажды, при освобождении от японцев Сахалина и Курильских островов, но не довела начатого дела до конца.

– И вот теперь она исправляет свою недоработочку!

– Грех не обмыть такое дело и не возблагодарить судьбу!

– Теперь воюйте чаще, да стреляйте пометьще!

– Глядишь, ещё япончика какого пристреляете!..

Кругленькое личико невесты порозовело от огня всеобщего внимания к ней, к ним обоим. От шутливых пожеланий.

Не смотря на положительную реакцию большей части коллектива, Зоя Гавриловна всё же уловила сдержанность Татьяны. Она была с мужем, и оба особого восторга не выражали. За сдержанными улыбками чувствовалась настороженность, возможно, осуждение. Как, впрочем, и у Вадима с Зинаидой. На лице Зины, в уголках губ, не сходила ирония, и, конечно же, не начищенная. Да и внук, Георгий, едва не порхнул от смеха. И это несколько томило новобрачную.

Зоя Гавриловна, улучшив момент, во время перерыва, придержала за руку новоявленную дочку и пригласила её присесть к ней на диван. К тому моменту она сама пересела на него. Гости, закончив первый акт застолья, покинули его, кто курить, кто просто вышел на балкон подышать воздухом.

Город был в огнях, и из окон домов слышались праздничные мотивы на разные голоса, и это придавало дню рождения Никифора Павловича ещё б?льшую значимость. Лет десять назад, в честь столь знaчимого события в воздух летели бы ракеты, гремели бы петарды. Били бы куранты на Спасской башне, и торжественный голос диктора по телевизору поздравлял бы всю страну с великим праздником – Седьмого Ноября. И Никифор Павлович, сидел бы также за столом на почётном месте, принимал бы поздравления и от удовольствия посмеивался: надо же было так выстрелить! И уже лишь заодно это он прощал Советской власти за все её обиды и несправедливости к его семье и к нему лично. Ведь в молодые годы он, поверив в светлое завтра и призрев тёмное вчера, был вынужден стать комсомольцем, активистом. За что теперь считал себя обманутым и виноватым перед людьми, которых, выходит, тоже обманывал. Особенно перед близкими родственниками, отцом и матерью. Немало поморочил головы и своим ровесникам. Вселилась же тогда в его буйную голову хмель переустроечная, колхозная, общественная. Верил в какие-то идеи, социализм. Уже после войны как будто бы приземлился, опустился на землю грешную. Хотя жила в душе какая-то не то надежда, не то симптом как застаревшей болезни о прожитых бездарно годах. Но теперь времена другие, и он начинает новую жизнь и с новой страницы, с чистого листа. Тем более что есть с кем идти в это новое завтра и на кого опереться. А поддержку своей избранницы он чувствовал постоянно, как, наверное, слепой в поводыре.

Татьяна в антракте хлопотала у стола, освобождая его от посуды, бывшей в употреблении, протирала и стол от следов, оставленных по случаю. На просьбу мачехи покорно присела подле, и та заговорила.

Спросила:

– Танюша, вас шокировало заявление отца?

Таня пожала плечами и ответила:

– Мы что-то в этом роде предвидели. А вы, пожалуй, поступили опрометчиво.

Зоя Гавриловна поняла озабоченность дочки Танечки.

– Жалко мне его. Он, как малое дитя. На том и держится женское сердце, на жалости. Вы-то побыли и отбыли, а он один останется.

– Ну почему же? Мы его как раз и хотели забрать с собой. Для этого и приехали.

– Не поедет, – категорично заявила мачеха. – Он никого не хочет стеснять. Да и лучше было бы, если вы обратно переберётесь сюда, к нему, к нам поближе. Вот вам двухкомнатная квартира, а он ко мне перейдёт жить.

Татьяна несколько призадумалась и сказала:

– Нет, ничего не получится. Где теперь таких денег возьмёшь на переезд? Себе дороже переезд станет.

Татьяна смотрела на отца, тот сидел в окружении двух племянниц и Милаши, жены Виктора, и принимал от них слова обожания. Милаша была в строгом одеянии, на плечах лежал черный платок, скатившийся с головы.

Зоя Гавриловна тоже смотрела в их сторону, и вздохнула с облегчением, когда услышала ответ падчерицы. Таня приметила тот вздох, но поняла его по-своему, и сказала:

– На вид он выглядит справно, но… С нами ему было бы лучше. Но вы, уж раз так всё получилось, присматривайте за ним. Если невмоготу станет, звоните, пишите, приедем и заберём.