Твердь небесная

Ответ из Харбина пришел назавтра. Ровно ничего интересного с точки зрения расследования какой-либо неофициальной деятельности Александра Иосифовича на театре военных действий он не содержал. Маньчжурская жандармерия извещала, что господин Казаринов действительно много передвигается, но все его поездки ограничиваются посещением лазаретов вблизи фронта или госпиталей по КВЖД. Ни в какие отдаленные местности он не выезжал. Антон Николаевич даже обрадовался такому ответу. Он уже вчера вечером дома, остыв от охватившей его давеча сыскной горячки, навеянной какою-то сомнительною зацепкой, подумал, что подозревать в чем-то друга и родственника, отправившегося на войну, по меньшей мере непорядочно. Полиция завалена неотложными делами, а он озадачивает сотрудников и свое дорогое время тратит на поиски сведений, могущих якобы бросить тень на честного человека, презревшего в час тяжелых для отечества испытаний тыловое благоденствие и отправившегося туда, где и надлежит в лихолетье быть истинному патриоту – в военное пекло. Совестливый пристав еще подумал, что докапываться до Казаринова, пытаться отыскать пятна на солнце, может только человек несоизмеримо более низких душевных свойств, а то и прямо ничтожная личность, которая, естественно, завидует этому титану духа, почему и пытается бросить на него тень, как-то уязвить его, досадить ему.

Через три недели Антон Николаевич получил пакет из Пекина. Пристав вскрыл его, уже нисколько не имея в виду обнаружить об Александре Иосифовиче каких-либо сведений, кроме одобрительных. Он разложил бумаги на столе. Это были исключительно деловые документы: циркуляры, распоряжения, приказы посольского начальства, выданные секретарю Казаринову, или, напротив, адресованные этому же начальству рапорты, отчеты, служебные записки самого Александра Иосифовича. Как следовало из документов, главною заботой Александра Иосифовича в должности при посольстве были командировки: он постоянно выезжал в какие-нибудь места, преимущественно за стену на север и северо-восток, для дипломатического вспомоществования русским купцам, имеющим в Китае коммерческие предприятия. Начальственные бумаги содержали обычно указание маршрута, список лиц, наряженных в командировку, предписывали срок исполнения и тому подобное. Ничуть не красноречивее были бумаги и самого господина Казаринова. Напрасно Антон Николаевич выискивал в записках своего друга какие-нибудь, хоть эпизодические, путевые наблюдения: Александр Иосифович, не умеющий, казалось, не вложить души и в надпись на визитной карточке, здесь почему-то излагал скупым, строго формальным, казенным слогом. Его бумаги пестрели цифрами, ценами, верстами, географическими наименованиями, именами – китайскими, русскими. Но ничего отвлеченного! Единственное, что в них выдавало авторство господина Казаринова, помимо подписи, разумеется, так это исключительно прилежное, добросовестное их оформление. Антон Николаевич прямо залюбовался аккуратными, как прописи, автографами своего друга.

Много интереснее прочего были записи, сделанные и поданные начальству некими посольскими соглядатаями. Эти усердные дипломаты, верно, по долгу службы, а может быть, и по велению совести – кто их знает? – информировали кого следует о некоторых сторонах внеслужебной деятельности Александра Иосифовича. В частности, несколько раз до сведения посла доводилась информация о дружеских сношениях господина Казаринова с сотрудниками японского посольства, в том числе и с военным агентом. Впрочем, в этом ничего предосудительного не было – сотрудники разных посольств нередко заводили между собой дружеские связи, – это лишь свидетельствовало о дипломатических способностях Александра Иосифовича.

По настоящему умилили и даже растрогали Антона Николаевича сообщения о благотворительной деятельности господина Казаринова. «Ну куда же без этого! – усмехнулся пристав, – это был бы не он!» Сразу после принятия должности Александр Иосифович добился учреждения при посольстве школы для китайских детей, что очень возвысило русскую миссию и, прежде всего, посла в глазах прочих иностранцев. В этой школе взялась учительствовать Екатерина Францевна. Да и сам Александр Иосифович иногда давал уроки. А однажды он выкинул, по мнению дотошных доносителей, натуральное чудачество: нанял на свой счет дюжину китайцев и велел им до блеска вычистить русское кладбище в Пекине.

«Правильно! – подумал Антон Николаевич, – для вас, не знающих Казаринова, как знаю его я, это – чудачество. А если человек родился для того, чтобы всего себя отдавать людям! Если каждый день его жизни – это принесение без остатка себя в жертву! Если он по-другому не мыслит своего существования! Да что говорить! Казаринов – это Казаринов!»