Твердая порода

— Ну и что? И очень хорошо! Галлямовы и должны носить такое! — Он взялся за ручку двери. — Вот так, Сабирзян! Наш род испокон веку давал солдат, а ты пока провожаешь первого!

Сабирзян по-женски упер руки в бока:

— Почему провожаю? Мой Камиль остается со мной!

Галляма словно по голове саданули большим камнем — широко открыв глаза, он остолбенел у двери.

— Как это — остается?

— А так! Не взяли его. Он здесь нужен.

— Как это — здесь нужен? И… не идет служить?!

— Не идет… Он нефти нужен.

— Постой, постой!..

Галлям попятился, открыл собой дверь и тут же натолкнулся на кровать в половине Зубаировых.

Зубаиров только пришел с работы, сел ужинать, а Райса возилась с посудой у печки, огороженной занавеской. Увидев Галляма с покрасневшими и расширенными от злости глазами, Зубаиров положил вилку.

— Что случилось?

— Это как же? — подступил к нему Галлям. — Как это? Значит, сын Сабирзяна Камиль не пойдет в армию?

— Не пойдет.

— Как не пойдет?!

— Дали отсрочку. Нефти нужны люди.

— Т-а-а-к, — протянул Галлям, расстегивая воротник. — У меня два сына погибли на фронте, сейчас идет служить третий, а у него один из всего ихнего рода призывной, и тот остается дома, да? Где правда?!

— Это, дядя, зависит не от нас. Не берут, — значит, нашли нужным…

— Нашли…

Совсем обессилев, Галлям сел на стул.

— Значит, мастер, говоришь, нашли нужным? А ты знаешь, что Сабирзян сбежал от мировой войны? Да, да, сбежал, предатель, сбежал, когда был призван вместе со мной. А что ты думаешь, сделал он в эту войну? Тоже сбежал!

— Ты в меру открывай рот, Галляметдин, — донесся голос Сабирзяна. — Я четыре года работал в стройбате. Так что ты…

Галлям вскочил, плотно прикрыл дверь. Потом снял фуражку, положил на колени и стал рассказывать Зубаирову историю, приключившуюся с пим и Сабирзяном.

Оказывается, вражда их ведется с давних пор, еще с мальчишеских лет. Жили они на разных концах села, но четыре года вместе проучились у гундосого сельского муллы. В те далекие времена все и началось. Ежегодно, как только сходил снег с полей, отцы обоих парнишек еще по грязи шли на поля с саженями в руках — делить землю. При этом почему-то между ними постоянно возникали ссоры. Доходило до того, что отцы хватали друг друга за грудки. Мирить их приходилось сельскому старосте. Он перемерял земли и забивал по меже колышки. И Сабирзян с Галлямом еще юнцами следовали по стопам отцов. Приезжавший затемно на пахоту Сабирзян переносил колышки на свою сторону, Галлям потом делал то же самое… Это противоборство продолжалось до тех пор, пока оба не стали парнями. И весть о начале германской войны Галлям и Сабирзян услышали в поле, на жатве. Верховой проскакал по полям с этим сообщением. Соседи уселись под суслоном. Отец Сабирзяна Нигматзян швырнул серп и проговорил: «Не нам, оказывается, этот хлеб!» Отец Галляма долго смотрел на далекий горизонт за рекой Сагындык и с горечью произнес: «Черт с ним, с хлебом, парней вот на войну заберут». А жадный Нигматзян даже и не вспомнил о своем сыне! Схватил серп, побежал в свой загон: «Нужно быстрее убрать и спрятать хлеб».

Через несколько дней забрили Сабирзяна, Галляма и еще нескольких язтургайских парней.

— Вы думаете, мастер, Сабирзян поехал в окопы? Даже хвоста его не видели! В ту же ночь сын Нигматзяна исчез в неизвестном направлении… Спустя месяц после комиссии нас, рекрутов, отправили на фронт. Перед самым сражением я получил письмо от отца, где он писал, что Сабирзяна так и не нашли, его отца Нигматзяна ежедневно требовали к старосте и пытались узнать, где скрывается сын. Потом в село приехал урядник, и Нигматзяна при всем честном народе выпороли. Из-за сына же лишили Нигматзяна земельного надела, и он был вынужден пойти с сумой. О том, что в буранную ночь он замерз у околицы дальнего села, я узнал уже после гражданской, когда вернулся в родные места…

А Сабирзян приехал в село пятнадцать лет спустя. Среди зимы, в пуржистый февраль. Этого человека в тюбетейке, ичигах и полосатом чапане, кроме сверстников, никто и не узнавал. Да и сам он не знал многих односельчан. Странным своим одеянием он вызывал интерес у взрослых и смех у мальчишек, приветствовал встречных и поперечных на смешанном татарско-узбекском языке, заходил к некоторым из старых знакомых. То ли никто не встретил его приветливо, то ли самому надоело дразнить собак да холодить уши на морозе, только Сабирзян вскоре заперся в полуразрушенной избушке отца. И по селу разнеслось: «Сабирзян не простой, оказывается, человек, он научился шить». Проходя мимо его низенькой избы, люди с любопытством прислушивались к стрекоту швейной машинки. Потом и заходить стали, чтобы своими глазами посмотреть на немецкую ножную машину. Скоро имя Сабирзяна стало известным во всей округе, заказы росли…

Все это Галлям рассказывал с такими интересными подробностями из жизни старого Язтургая, что Райса бросила на кухне посуду и пришла послушать.