Мы, полусонные, лежали в темноте. Она охотно и щедро откликалась на мои ласки, и я давно не испытывал подобного удовольствия. Как стыдно и нелепо, мелькнуло у меня в голове, что в сексе до сих пор сохраняются табу, что многие испытывают беспокойство, не зная, хороша ли их техника, или считают его чем-то вроде терапии, а после чувствуют вину или склоняются к извращениям и разной продажной муре. Отношения двоих людей касаются только их, традиционны они в сексе или любят острые ощущения — это их личное дело. Если вы не ждете слишком многого, все у вас пройдет наилучшим образом. Человека не изменишь. Я не стремился быть агрессивным и напористым, словно бык, даже когда девушка хотела этого. В таком случае я первым бы стал над собой смеяться. У меня все вышло как надо. И довольно.
— Льюис, — произнес я.
Никакого ответа.
Я немного передвинулся, улегся поуютнее, последовал ее примеру и вскоре уснул.
Проснулся я, как всегда, рано и принялся следить за полосами света, игравшими на лице спящей Льюис. Ее светлые волосы растрепались, совсем как в день нашего знакомства, а кожа показалась мне нежной и свежей. Еще не открыв глаза, она улыбнулась.
— Доброе утро, — сказал я.
— Здравствуй.
— Она начала приближаться ко мне и проползла по огромной кровати. Белые муслиновые оборки над головами окружали нас, будто рама.
— Такое впечатление, что мы спим в облаках, — сказала она. Льюис погладила пальцем протез и подмигнула.
— Когда ты один, то, наверное, снимаешь его на ночь? — спросила она.
— Нет.
— Тогда сними сейчас. Я засмеялся и сказал:
— Нет, не хочу.
Она долго и пристально смотрела на меня.
— Дженни была права. Ты — настоящий кремень, — заявила она.
— Нет, я отнюдь не кремень.
— Она рассказывала мне, что в ту минуту, когда какой-то тип расшиб тебе руку, ты спокойно обдумывал, как нанести ему ответный удар.
Я лежал с бесстрастным лицом.
— Это правда? — полюбопытствовала она.
— В известном смысле...
— Дженни рассказывала...
— Честно признаться, — перебил ее я, — мне хотелось бы поговорить о тебе.
— Ничего интересного во мне нет.
— Ты уже перешла в наступление, не так ли? — сказал я.
— В таком случае чего же ты ждешь?
— Мне очень понравилось, как ты смущаешься и краснеешь. Совсем по-девичьи.
Я легонько дотронулся до ее груди. Похоже, это подействовало на нас обоих.
Внезапный всплеск желания, обоюдное удовольствие.
— Облака, — томно произнесла она. — О чем ты думаешь, когда это делаешь?
— Занимаюсь любовью?
Она кивнула.
— Я чувствую. А не думаю. Иногда я вижу розы... или решетки... алые, розовые и золотые. Иногда остроконечные звезды. А сейчас белые муслиновые облака А ты? — задал я вопрос.
— Нет. Только яркое солнце Оно совершенно ослепляет.
Лучи солнца и правда ворвались в комнату, и белый балдахин начал сверкать и переливаться.
— Почему вчера вечером ты не захотел задернуть занавеси? — спросила она. Ты боишься темноты?
— Я не люблю спать, когда рядом со мной прячутся враги.
Я сказал это не подумав. Когда до меня дошла суть этих слов, меня словно обдало холодным душем.
— Как животное, — бросила она мне и добавила:
— В чем дело?
Запомни меня таким, какой я сейчас, подумал я. И спросил:
— Ты не хочешь позавтракать?
Мы вернулись в Оксфорд. Я отдал проявлять пленку, и мы перекусили в «Les Quatre Saisons», где восхитительное пате-де-турбо и превосходное суфле-женелль-де-броше позволили нам еще немного полюбоваться игрой теней в заливе, но вместе с поданным кофе подошла и неизбежная минута расставания.
— Я должен быть в Лондоне в четыре часа, — сказал я.
— Когда ты отправишься в полицию и сообщишь им о Ники?
— Я вернусь сюда в четверг, то есть послезавтра, и заберу фотографии А после пойду в полицию, — задумчиво проговорил я. — Пусть эта дама из Бристоля будет счастлива еще два дня.
— Бедная — Увижу ли я тебя в четверг? — спросил я.
— Если ты не ослепнешь.
Чико с усталым и скучающим видом стоял у здания на Портмен-сквер. Можно было подумать, что он провел там несколько часов. Когда я приблизился к парадному входу, он прислонился плечом к каменному выступу и сказал:
— Что это ты так поздно?
— Стоянка была забита машинами. Он размахивал черным кассетным магнитофоном, которым мы пользовались от случая к случаю. Чико явился в джинсах, спортивной рубашке и без пиджака. Жара не только не ослабела, а сделалась почти давящей. Я тоже пришел в рубашке, хотя и с галстуком, и держал на руке пиджак Все окна на третьем этаже были распахнуты, и в комнаты врывался уличный шум, а сэр Томас Улластон сидел за большим столом в светло-голубой рубашке в белую полоску.
— Входи, Сид, — проговорил он, увидев меня у открытой двери. — Я тебя ждал.
— Простите за опоздание, — произнес я и пожал ему руку. — Это Чико Барнс.
Он работает вместе со мной.
Он поздоровался с Чико.
— Ладно, — начал сэр Томас. — Раз мы здесь, я позову Лукаса Вейнрайта и других. — Он нажал на кнопку селекторной связи и попросил секретаря: Принесите еще несколько стульев.