Твердая рука. Гамбусино

— Не в том дело, Свистун. Донья Марианна — моя молочная сестра, да к тому же еще и токайя. Значит, мне и надлежит охранять ее покой.

— Э, нет, сегодня эта обязанность лежит на мне! — возразил Свистун.

— Прекрасно! Двое часовых всегда лучше одного!.. Послушайте-ка, Свистун, я вполне и безоговорочно доверяю вам и все же никому никогда не уступлю охрану моей молочной сестры. Вы ведь хорошо знаете меня. Свистун: коли мне что втемяшится в голову — я не уступлю; прав я или нет, все равно не уступлю.

— Как хотите! — рассмеялся Свистун, предоставив тигреро устраиваться как ему нравится.

А тигреро, хотя и знал лично — вернее, потому, что знал лично, — всех собравшихся здесь охотников, не хотел оставить донью Марианну на произвол этих, как ему казалось, необузданных людей, привыкших к свободным нравам прерий. Кто знает, не нарушат ли они под влиянием спиртного священных законов гостеприимства?

Надо, однако, заметить, что на этот раз тигреро, при всем своем знании нравов и жизни пустыни, жестоко ошибался.

У нас нет никакого намерения стать на защиту распущенных людей, которые, не имея ни малейшего желания приспособиться к нормам общественной жизни, удалились в прерии якобы для того, чтобы обрести там свободную жизнь, а в действительности лишь только для того, чтобы дать волю своим порокам. Однако нельзя не отметить, что с течением времени кочевой образ жизни сам по себе оказывает на них благотворное влияние, изменяет их характер, смягчает их нравы. Опасности, которым они постоянно подвергаются, лишения, которые им приходится переносить, помогают им избавиться от своих дурных задатков и благоприятствуют развитию хороших начал человеческого характера. За суровыми и часто грубыми повадками таятся честность и добропорядочность — качества, от которых они некогда были весьма далеки.

 Это можно бесспорно отнести по крайней мере к двум третям отважных пионеров, осваивающих обширные американские саванны. Но наряду с ними прерии притягивают к себе и низкие, неисправимые натуры. После нескольких лет жизни в этих пустынных и малолюдных краях из них вырабатываются отпетые бандиты. Они-то и пополняют собою те преступные банды степных пиратов, которые подстерегают путешественников, набрасываются на них, как стервятники на свою добычу, — короче говоря, живут разбоем и убийством.

 Однако всем этим обитателям прерий, кто бы они ни были — дурные или хорошие, бледнолицые, метисы или индейцы, трапперы или разбойники, — всем им одинаково свойственно чувство гостеприимства, законы которого они свято чтут и, добавим, выполняют с необычайной щедростью и благожелательностью. Усталый путник, застигнутый ночной мглой или непогодой, может без всякой опаски просить приюта около первого попавшегося на его пути костра или постучаться в двери любого шалаша встречной индейской деревушки. С этого момента путник становится священной особой для тех, к кому он обратился. Индейцы бравос, охотники или даже степные пираты, которые без зазрения совести свернули бы шею этому же самому путнику, попадись он им в руки где-нибудь в степной глуши, принимают гостя как родного брата и окружают его трогательным вниманием. Сколько бы ни оставался путник у них, они никогда ни одним словом, ни одним жестом не намекнут ему, что он слишком долго загостился, и радушие их останется неизменным. Более того, при расставании они неохотно будут отпускать его и распрощаются с ним с неподдельной грустью и сердечной теплотой. Бывает, правда, и так, что радушный хозяин, встретив дней через восемь своего гостя где-нибудь в лесу, не постесняется ограбить и прикончить его или же снять с него скальп; но такая опасность грозит путнику только в том случае, если он имеет дело с закоренелыми степными пиратами или с индейцами, да и то только некоторых племен Дальнего Запада. Что же касается трапперов, то для них особа путника, разделившего с ним однажды пищу и ночлег, остается навсегда священной.

И охотники, на которых с опаской поглядывал тигреро, были простыми и грубоватыми, но порядочными людьми; у них даже в мыслях не было намерения оскорбить донью Марианну. Напротив, польщенные тем, что такая прелестная девушка доверилась им, они готовы были сами защитить ее от любого обидчика. Вот почему опасения тигреро вызвали насмешливую улыбку Свистуна.

Донья Марианна намеревалась было бодрствовать те немногие часы, которые оставались до рассвета. Но в лагере царило полное спокойствие, и девушка, одолеваемая усталостью, уснула глубоким сном. Как только забрезжил рассвет, Донья Марианна вскочила, привела в порядок свое измятое платье и вышла из своего шалаша.

Лагерь был еще погружен в ночную тишину. Кроме часовых, зорко всматривавшихся вдаль, все охотники спали, растянувшись там и сям на земле.