Твердая рука. Гамбусино

Дону Хосе Паредесу предстоял путь не более, чем в пятьдесят лье. Но при плохих дорогах и при тех предосторожностях, которые ему приходилось принимать, путешествие в Эрмосильо должно было отнять у него не менее четырех дней. Для человека, избалованного всеми удобствами европейской цивилизации, четырехдневное путешествие верхом без крова над головой было бы тяжким испытанием. Но для нашего достойного управителя, привыкшего ночевать чаще под открытым небом, чем под крышей, наделенного к тому же могучим здоровьем, позволяющим ему безболезненно переносить всякого рода трудности и неудобства, подобное путешествие представляло скорее приятную прогулку.

И действительно, дон Хосе ехал, беззаботно покачиваясь в седле, то покуривая пахитоску, то мурлыча себе под нос какую-нибудь знакомую песенку. Все это не мешало ему зорко осматриваться по сторонам и предусмотрительно не спускать пальца с курка ружья, лежавшего перед ним поперек седла.

Второй день его путешествия был на исходе. Дон Хосе уже миновал Ариспу. Близился закат; порывистый и сильный ветер часто поднимал облака пыли, ослеплявшие путника и окутывавшие его непроницаемой пеленой. День угасал, но в воздухе все еще стояла томительная жара. Потемневшее небо приняло синевато-свинцовую окраску. Сбившиеся в кучу желтоватые облака стали быстро заволакивать горизонт. Птицы с тревожными и жалобными криками сновали в воздухе, пронзительный свист и какие-то неясные шумы то и дело возникали среди скал, окаймлявших справа и слева узкое ущелье, по которому следовал в эту минуту дон Хосе; обожженная земля жадно глотала первые крупные капли дождя.

Конь пугливо прядал ушами, мотал головой и беспокойно пофыркивал. Все предвещало одну из тех бурь, которые можно наблюдать только в этих широтах. Это настоящие катаклизмы, в несколько часов изменяющие пейзаж тех мест, на которые они обрушиваются со свирепостью африканского самума. Неистовый ветер гнет и ломает или вырывает с корнем гигантские деревья, реки выходят из берегов; кажется, что сама земля содрогается в страшных объятиях взбесившейся природы.

— Если я не ошибаюсь, — пробормотал дон Хосе, беспокойно озираясь по сторонам, — не пройдет и часа, как нас настигнет кордоннасо[38], и это будет самый свирепый из всех, которые когда-либо посещали эти края. Весьма приятная для меня перспектива! В веселенькое положение поставил ты меня, проклятый ураган! Не мог задержаться еще на какие-нибудь сорок восемь часов, чертов кум!

Впрочем, управитель не стал терять времени на бесполезные причитания. Положение его становилось критическим. Он знал, что ураган будет свирепствовать с особой силой в узком и глубоком ущелье, по которому он теперь следовал. Дон Хосе понимал, как трудно будет ему уцелеть, если буря застигнет его здесь. Он решил во что бы то ни стало выбраться из этой мышеловки. Он располагал считанными минутами; не оставалось времени даже для малейших колебаний. Паредес был человек решительный, с давних пор привыкший полагаться только на самого себя, на свою смелость, силу и энергию. Он плотно завернулся в свой плащ, надвинул на голову шляпу и, припав к луке, вонзил шпоры в коня и зычным голосом гикнул:

– Сантьяго![39]

Кровный мустанг, не привыкший к такого рода понуканию, заржал от обиды и вихрем ринулся вперед. Тучи между тем совсем заволокли небо, все более и более темнело, лучи солнца сразу потеряли свою теплоту. Конь, взбесившийся от ударов, непрерывно наносимых шпорами дона Хосе, мчался, не меняя аллюра.

Но вот дон Хосе выбрался из ущелья. При виде расстилавшейся перед ним степи, упиравшейся на горизонте в высокие горы, он громко вскрикнул от радости. Туда, к этим горам, и хотел добраться управитель: только там и мог он обрести свое спасение. Слов нет, положение вырвавшегося из ущелья путника заметно улучшилось; тем не менее впереди его ожидали еще тяжкие испытания. С первого же взгляда дон Хосе убедился, что на всем протяжении этой голой и дикой степи, пересеченной лишь несколькими реками и речками, не было ни одного убежища, где он мог бы, не подвергая себя опасности, встретить готовую разразиться грозу. Не теряя времени, дон Хосе повторил свое пронзительное гиканье, и мустанг с еще большей лихостью понесся вперед. Умное животное, словно понимая, что от него одного зависит спасение и его самого, и всадника, мчалось почти с фантастической быстротой легендарных коней.

Вдруг белесоватая молния пронзила тучи и грянул оглушительный удар. Испуганный мустанг шарахнулся было в сторону, но властная рука наездника привела его в себя, и вот уж он снова пожирает пространство под потоками хлынувшего ливня.