Твёрдость по Бринеллю

Анна выпила, мысленно повторяя свое обращение к бабушкиному духу. В голове слегка зашумело. Мать тоже, перекрестившись, опрокинула "чарку". И тут у ограды появились две женщины: старая и средних лет, крепкая, с русским приятным, но попорченным неровным шрамом лицом. Поздоровавшись, они заговорили с матерью Анны, и та, что помоложе, называла ее "тетя Нина". "Какая она ей "тетя"? — недоумевала слегка захмелевшая Анна. — Они же почти ровесницы по виду! Может, действительно родня?"

— Выпейте с нами, — приглашала деревенских знакомцев мать, — ведь сегодня родительская суббота, поминают всех: и тех, кто умер не своей смертью, и даже тех, кто руки на себя наложил. А нам уж многих помянуть нужно — у нас в семье ни один мужик своей смертью не умер…

Женщины закивали: "Да, да…" — в деревне про деревенских все знали.

— А как у вас Анатолий-то? — тихо спросила женщина постарше.

— Повесился, девка, — так же тихо ответила ей мать.

Анатолий, младший брат матери, помор и сын помора, ловил рыбу на траулере. Всю жизнь в море провел. Жена без него спилась, дочь малолетняя ребенка родила. Самого после инфаркта прямо с моря на инвалидность списали. Вот и стал он никому, кроме собутыльников, не нужен. Как от такой жизни в петлю не сунешься?

Женщины выпили, помянули.

***

Анна невесело перебрала в памяти "мужиков, погибших не своей смертью". Молодых еще, полных сил. Вот напасть на семью! А мать говорит, что началось все давным-давно. Тогда и пало, наверно, заклятье на семью, когда младший брат Анниного дедушки, вернувшись с германской, не пожалел молодой жизни — застрелился, чтоб не женили его на нелюбимой. Так дальше и пошло.

Единственного брата бабушки, молодого Олешу, "соткнул" ножом товарищ за то, что тот назвал его "легавым". Дедушка Анны открыл в семье счет удавленникам. Зять его, Алексей, утонул, да так, что и врагу не пожелаешь. Тут уж все сходились на том, что его постигла кара Божья: при всей своей веселости Алексей так жестоко избивал жену и детей, что, как говорили, заслужил ужасную смерть. Но когда баржа притащила его к берегу на винте, разрубленного на куски (голову, руки, ноги по отдельности в мешок складывали), больше всех убивалась именно жена. Она этой смерти ужасалась, себя винила: если Бог покарал мужа из-за нее, значит, она и виновата. "Это из-за меня, — твердила, — это из-за меня", — да чуть ума не лишилась. Кара казалась ей чрезмерной. Но дядьку сшили и похоронили, а тетку вылечили.

Через два года пришла пора Виктора — того самого, что Анна у деревенского дома фотографировала. На той же реке, что и Алексей, при обкатке нового катера с подвесным мотором — расплатиться еще не успел — утонул, и своего напарника на дно утащил. Моряком-подводником был, а плавать не умел. Еще одна молодая Аннина тетка осталась вдовой с двумя детьми. А потом пришел черед и Николая. И его снимала Анна на фоне дома. Так он да Виктор на фото, обнявшись, и стоят… Николай утонул на той же знакомой реке. Из деревни, с пепелища уже, возвращался. Всю жизнь на катере по этой реке ходил. И вдруг — утонул. Странно, мгновенно: ушел под воду, всплыл, а уже мертвый. И все видели, а помочь не смогли. Тетки потом судачили, что неспроста это: Алексею, когда тот тонул, Николай руки не подал, а Виктор утонул аккурат в день рождения Николая.

Вот такая судьба у мужиков. Теткам — одно расстройство. Они и мужей хоронили, они и детей поднимали. Они все снесли. А мужикам в их семействе как-то не везет. Не приживаются они. Говорят, что без "винишка", конечно, тоже не обошлось… Но в общем — не везет, и все.

Помня о своем роковом, как она теперь считала, фотографировании (как бы на память), Анна даже не рискнула снять задуманный ею фильм об отце — она боялась своего зловещего объектива, боялась навредить (а вдруг?) и отказалась от съемок вообще. Пусть живет. Ведь отец ее — заядлый рыболов, и лодка у него есть…

Старуха, помянув, заспешила домой, а молодая осталась поболтать. Анна тоже подключилась к разговору. Слово за слово, она узнала, что с этой женщиной они в детстве по деревне вместе бегали. Она питяевская, поэтому Анна ее и не помнит, а та Анну помнила, узнала и даже по имени назвала: "Да и как не помнить, мы же ровесницы!" Анна так и осела: "Так, значит, я такая же старая, как она… То-то она мою мать — "тетей"… Действительно, тетя… А я-то кто же?" Анна мысленно взглянула на себя со стороны: джинсики, легкомысленная маечка, чуть ли не бантик на голове — под девочку все еще рядится. Какой же она куклой кажется этой своей ровеснице? Конечно, Аннину одежонку и весь этот имидж к деревенской сверстнице не приложишь, да и по комплекции-то они разные… Но… Боже, какая же Анна старая, оказывается, а ведь не хочется этого замечать…

Мать снова налила в чашки, и они втроем снова выпили — за Троицу и всех трагически погибших. Старинная Аннина знакомая наконец спохватилась и кинулась догонять старуху, а Анна осталась в раздумье и смущении от несоответствия своего внешнего вида и уже такого солидного возраста.