Твердыня тысячи копий

– Да пребудут эти чувства с тобой как можно дольше. А действительно, как знать, ведь предстоящий поход в Германию и впрямь может снять с тебя груз опасений за будущее. Ну а теперь, коль скоро мы не становимся моложе с каждой преходящей минутой, не стоит ли начать?

Он предложил ей локоть.

– Пойдем, милая, пора отвести тебя к вон тому нахохленному жрецу. Все десять свидетелей под рукой, можно уже соединять ваши с Марком правые ладони и грызть освященный хлебец…[24]

Позже, когда обряд завершился, счастливая пара покинула принципию, пройдя под аркой из мечей – сначала только офицерских, а затем и всех ауксилиев Девятой центурии, – после чего попала под традиционный дождь из орехов, которые горстями швыряли в воздух десятки ликующих солдат. Сидя за пиршественным столом, гости на все лады обсуждали эпопею Дубна с его отрядом, когда те кинулись на север вызволять украденную Фелицию. Раскрасневшийся Юлий, который на протяжении нескольких лет был командиром верного друга жениха, погрозил своему бывшему подчиненному куриной ногой и громче обычного заорал:

– Только тебе, Дубн, могла вмятешиться в голову мысль послать в самую гущу дикарского мятежа кучку трусливых дорогостроителей! Все слабосильные как на подбор, палатку разбить не смогут! Сам тоже хорош! Еще рана на брюхе не зажила, а он опять в драку лезет! – Багроволикий сотник поднял свой кубок. – За тебя, коллега! Я салютую размеру твоих мохнатых бубенцов, но – чес-слово! – ты когда-нибудь навсегда уляжешься мордой вниз, если не научишься думать!

Будь Дубн помоложе и не столь опытен, он, наверное, ощетинился бы на такой намек в адрес собственной опрометчивости, но сейчас, успев заработать чин центуриона, лишь неторопливо отпил вина. Фелиция вполуха прислушивалась к застольному гомону, предпочитая просто радоваться, что Марк наконец-то с ней. А ее спаситель взял слово:

– Может, ты и прав. Может, мне и в самом деле надо лучше обдумывать свои поступки. Но знаешь, я не буду сидеть сложа руки, если друг в беде. Да я бы в одиночку пошел выручать его женщину, хоть затянись у меня рана, хоть нет. И плевал я на последствия, катись они все к Гадесу.

Он впился глазами в насмешника, скупой улыбкой бросая тому вызов. Но умудренный годами Юлий лишь серьезно кивнул, вновь поднял свой кубок и, убедившись, что все взгляды прикованы к нему, громогласно заявил:

– Соратники! Тост! Я пью за человека, благодаря которому наш побратим не остался сегодня без невесты! За моего друга и собрата по оружию, за Дубна, чьи колокольцы дадут фору любому из всей манипулы!

Когда офицеры вновь уселись, Фелиция, увидев, что настал момент, когда военным надо дать волю отметить праздник на свой собственный экстравагантный лад, откланялась, ссылаясь на усталость, что было встречено хором сочувственно-понимающих возгласов. Марк взял ее под локоть и повел из залы, благодарно кивнув трибуну Скавру. Центурионы проводили свежеиспеченных супругов взглядом, многозначительно ухмыльнулись друг другу, и кубок поднял Ото, чья испещренная шрамами физиономия едва не лопалась от веселья.

– Чего скалитесь, олухи? На то она и брачная ночь! А потом, нашему Марку надобно набрать задатку, дамочка-то скоро и в седле держаться не сможет!

Дубн дал ему дружеского подзатыльника, пригнулся под ответным боковым в висок и поднял собственную чашу.

– Песня! Давай, Кастет! Давай, пьяное рыло! Начни, а мы подхватим!

Ото смерил его притворно-бешеным взглядом, откинул голову и взревел:

Сегодня выжил я в бою, а завтра вновь в походе!
И мне плевать, кого барать, хоть хряка в огороде!

Сотники как один подхватили последнюю строку запевки, вынудив своей дикой какофонией усмехнуться даже Скавра.

А все потому, что я тунгр!

Оставив коллег голосить в свое удовольствие, шатающийся Юлий поднялся, чтобы плеснуть вина Дубну – но был неприятно поражен, когда тот вдруг прикрыл чашу ладонью. Вздернув бровь и наклонившись к уху молодого центуриона, бывалый солдат крикнул, перекрывая гвалт:

– Что, уже поплохело? Или ихней светлости из другого урожая подавай?

Дубн мотнул головой.

– Да нет, просто половины хватит, я так и так водой разбавляю. Мне ведь завтра топать на восток в компании полудюжины трусливых дорогостроителей. Ноют и ноют, возьми, дескать, с собой…

Юлий недоуменно вытаращил глаза, но Дубн уже отмахнулся.

– Да не бери в голову, просто я кое-что пообещал одному парню на Северном тракте.

Ото вновь запрокинул голову, ревя очередной куплет, пока соратники пили за его здоровье. А за стенами, на освещенной факелами улице, где стонущий над крышами ветер разносил звуки разудалой песни, Фелиция по пути к казарме Девятой центурии обернула к мужу лицо и, замедлив шаг, ласково улыбнулась:

– Возвращайся к ним, Марк. Я что-то устала сегодня, прямо с ног валюсь, а ты иди, повеселись еще с друзьями. Они приняли тебя в свою семью, так что надо быть рядом при всякой возможности.