Твердыня тысячи копий

– Волосатые ляжки Юпитера! Меня чуть удар не хватил! – Картинно хватаясь за сердце и закатывая глаза, Лициний заглянул в свежеотрытую канаву. – Не увидел бы воочию, не поверил бы… А ты мог бы проделать то же самое, только ночью? Чтобы синеносые не заметили, как ты сам себя закапываешь?

– Да, трибун. Лишь бы луна светила… Никакой разницы не будет.

Лициний обернулся к своему заместителю, который бесстрастно ждал рядом.

– Что ж, отлично. Похоже, разведчик-наблюдатель у нас есть. Приказываю выделить один контуберний – да смотри, чтоб люди были пообстоятельнее! – пусть сегодня же ночью вместе с этим рядовым и его братом выдвигаются в поле… ну и закапывают его, где сами решат. Главное, чтобы оттуда хорошо просматривался форт Три Вершины. Да, и пусть проследят, чтобы он сидел подальше от мест, куда синеносые могут наудачу тыкать копьями. Мы же не хотим, чтобы они свалились на голову нашему Гаю, верно? Так, еще вот что. Размести-ка отделение верховых гонцов на безопасном расстоянии, чтобы они уведомили нас, как только Друст выпустит своих дикарей на свежий воздух. Понятия не имею, куда он возьмется их вести, но готов поставить чашу фалернского против ведра теплой мочи, что во всяком случае не на родные земли…

Дубн окинул кислым взглядом выделенных ему людей, повернулся к центуриону, который привел его в расположение части, и приказал выстроить всех на плацу для лучшего знакомства с новым командиром.

– Это что за команда убогих? Им бы со шлюхами воевать, а не синеносых рубить.

Презрительно вскинув подбородок, гарнизонный центурион посмотрел на жалкие остатки, напоминавшие о некогда полнокровной сотне.

– Это, мой друг, рожки да ножки бывшей Третьей центурии. Нашего гениального трибуна однажды осенило, а не сделать ли вылазку на юг, разведать обстановку на пути в Моряцкий Городок. – Он покачал головой и выразительно вскинул бровь, приглашая коллегу-ауксилия разделить скорбь по поводу неистребимого идиотизма старших офицеров, характерного для любых уголков империи. – В итоге восемь дюжин человек походным маршем отправились в самый очаг мятежа. Вот я бы в Моряцкий Городок и носа не сунул без когорты за спиной. В общем, прошли они на юг миль десять, а потом местные шутники решили, мол, хорошего понемножку – и свалились им на голову всем скопом. Центурион – неплохой офицер, мой приятель, кстати – успел сообразить, что дело швах. Удержал людей, повел даже передние ряды в атаку, но вот задние… Эти оказались не столь боевитыми.

– Так это они и есть?

– В точку. Последнее, что увидели перед тем, как драпануть, так это голову своего же центуриона. Насаженную на пику, по словам ихнего тессерария. В общем, я бы таких только на чистку сортиров ставил, и если ты собрался доверить им собственную жизнь, когда вы окажетесь к северу от Вала… Не знаю, я бы очень крепко подумал, прежде чем полагаться на любого из этой компании. Да взгляни хотя бы на их начальника караула. Один из его людей его же и припечатал, как только они вернулись в крепость.

Дубн кивком поблагодарил и проводил офицера глазами, пока тот не скрылся за углом казармы. Повернувшись к ломаной шеренге, в которой далеко не все могли выдержать его взгляд, он сложил на груди могучие руки и, не скрывая презрения, осмотрел выстроившееся воинство.

– Стало быть, вы и есть знаменитые остатки Третьей центурии? Те, кто бросил своих товарищей в разгар битвы и приплелся в крепость с поджатым хвостом? Или у кого-то из вас другое мнение о самом себе? – Он подождал реакции, считая до десяти и внимательно обшаривая взглядом каждого в поисках любого признака несогласия. – Похоже, возражений нет. Ну-ну. Итак, вы в самом деле подонки из подонков. Трусы, которые не только позорно бежали с поля боя, но и оставили там своего командира, опционов и сорок хороших ребят на расправу синеносым.

Он медленно прошелся перед строем.

– Служи вы в моей когорте, уже давно бросили бы жребий на четверых, которых до смерти забили бы все остальные, – после чего вас тут же отправили бы обратно в сопровождении настоящих солдат, искать нового боя. Так и тянет воскликнуть: эх, должно быть, прокисли наши легионы, коли допускают гниль вроде вас сидеть и преть в казарме, вместо того чтобы прислать какого-нибудь сукиного сына, матерого центурионища, чтобы он повычистил вонючую заразу…

Дубн едва не уперся носом в лиловое от синяков лицо начальника караула.

– К счастью для армии, я и есть тот самый сукин сын. Ваша жизнь начинает принимать интересный оборот, но только не в ту сторону, как вам хотелось бы.

Отвернувшись от тессерария, он вскинул свой суковатый витис на всеобщее обозрение.