Один за другим командиры расчетов вскидывают вверх флажки о готовности. Вот последний взлетает вверх, и я даю отмашку.
— Пли!
Натужно крякнув, баллисты выплевывают тяжелые пятилитровые шары. Они летят словно в замедленной сьемке, дымя хвостами фитилей, и падают прямо в самую гущу татарской конницы. Земля вспыхивает под ногами лошадей, приводя их в совершенное безумие. Вскидываясь на дыбы, они сбрасывают в огонь своих всадников и, заполняя шум боя диким ржанием, стремятся вырваться из горящего ада.
В этот хаос из огня и черного дыма, не останавливаясь, продолжают лететь арбалетные болты, поражая мечущиеся в дымной пелене тени.
Не готовое к такому дьявольскому сюрпризу, ордынское войско начало медленно откатываться назад. Как только дрогнул центр, ордынские фланги тоже посыпались. Княжеские сотни еще усилили натиск, и под радостный рев моей пехоты степная конница бросилась бежать по всему фронту.
Наша кавалерия рванулась вдогонку за бегущим врагом, и мне на вышке отлично виден стяг Михаила в самой гуще отступающего противника. Его дружинники и боярские отряды не отстают и крушат всех, до кого могут дотянуться. Бросаю взгляд на другой фланг там тоже самое. Тверские дворяне во главе с Якуном гонят противника вниз к кромке леса.
Казалось бы победа, но у меня щемит сердце в предчувствии беды.
'Ну куда вы, куда?! — Мысленно пытаюсь остановить Михаила и Якуна, потому что знаю. Где-то там за линией деревьев еще скрывается пять отборных монгольских сотен.
Снова бросаю взгляд направо. Там в окружении всего троих дружинников стоит юный князь Ярослав. На его лице смесь восторга и обиды. Еще бы, его не пустили преследовать разгромленного врага.
«Радуйся дурачок, — не могу удержаться от злой иронии, — может быть, этим тебя сегодня спасли от смерти».
Словно в ответ на мои мысли, в сознание вдруг врывается мощный клич сотен луженых глоток.
Урааааагх!
«Началось!» — Стискивая зубы от бессильной ярости, смотрю, как из леса вылетает монгольская конница, отрезая фланговым ударом дружинников Михаила. С другого края сотни Якуна атакуют еще невесть откуда взявшиеся ордынцы.
«Это те, из первой линии атаки. — Оцениваю я блестящую монгольскую тактику. — Отошли, перегруппировались и зашли в тыл нашим балбесам!»
И Якун со своими, и Михаил теперь в плотном кольце, и с каждой минутой их силы тают. Помочь им я никак не могу. Вывести своих из-за линии фургонов, значит, отправить всех на верную смерть. Единственно, что еще может спасти нашу кавалерию, это попытка прорваться к лесу, но это уже будет зависеть только от способности сплотиться в единый пробивной кулак.
Поворачиваюсь к стоящему за спиной Калиде и показываю ему на Ярослава.
— Приведи князя сюда, пока не поздно. Скоро здесь завертится такая свистопляска, что не приведи бог.
Он не сразу реагирует, и я читаю в его глазах то опустошающее разочарование, от которого до настоящего поражения остается лишь один шаг.
Вкладываю в голос всю силу и уверенность, какая у меня еще есть.
— Делай, что я говорю! Еще ничего не потеряно!
Моя твердость вытаскивает Калиду из прострации, и встряхнув головой, он бросается выполнять приказ.
Я так спокоен, потому что где-то в глубине души я был готов именно к такому повороту. Пока нет единоначалия, пока не трезвый расчет, а княжеский азарт и бравада руководят действиями отдельных отрядов, такое будет продолжаться и продолжаться.
«Без регулярной, повинующейся приказу только одного полководца армии, нам эту темную силу не одолеть!» — С этой мыслью спускаюсь вслед за Калидой.
Сейчас там у подножия холма монголы уничтожают элиту русского воинства. Уничтожают на глазах моих бойцов, многие из которых вообще первый раз в бою. От такого зрелища даже у бывалых вояк руки опускаются и появляется желание все бросить и бежать без оглядки. Это настроение надо пресечь во чтобы то ни стало!
Прохожу к линии фургонов и взбираюсь на один из них. Стрелки расступаются, давая мне место, а я, повернувшись лицом к своим бойцам, кричу так, чтобы заглушить шум идущей внизу битвы.
— Слушайте меня, бойцы! Слушайте и не верьте тому страху, что заворочался в ваших сердцах! Мы оступились, но не упали!
Я знаю, в такой ситуации, первое, надо привлечь внимание. Это мне удалось! Второе, надо вселить в них уверенность, что я все контролирую и все идет по плану. Если для этого требуется соврать, то врать следует убедительно. Все, чем я могу убедить этих людей, это мой завоеванный за эти годы авторитет и их слепая вера в мою невероятную удачливость.
«Что ж, пришло время поставить на кон и то, и другое!» — успеваю иронично хмыкнуть и, выдохнув, продолжаю свою речь.
— Вы знаете, я никогда не проигрываю! И потому сейчас я говорю вам, мы одолеем врага! Пока вы верите мне, мы непобедимы. Пока ваш глаз точен, а удар верен, никто не сможет нас одолеть! Нет такой силы на свете, что могла бы нас сломить! Это говорю вам я, ваш консул! Вы верите мне?!
Пауза в долю секунды успевает показаться мне вечностью, пока ее не срывает оглушающий рев сотен солдатских глоток.
— Верим! Мы верит тебе, Фрязин!