Колхозное стадо в те времена пас цыган. Жил он в деревне давно, в маленьком дощатом домике. Сам щупленький, словно бы под кожей одна лишь кость. Глаза чернющие, беглые. Был он молчалив и нелюдим, вид имел грустный. Ходил понурив голову и бессменно его сопровождал огромный, белый пёс. Жил цыган вместе с женой. По ней сразу и не разберёшь, баба ли. Скорее на мальчишку-подростка похожа. Маленькая, худенькая, прямо-таки кукольная. Глаза тоже чёрные, как спелая волчья ягода. Во всех, как будто закостеневших и острых чертах её лица, лишь глаза то и были живыми, молодыми, бойкими. И по всем движениям её тела угадывалась натура нервная и также как муж, была скупа на слова. Цыгане эти вообще с местными общались мало, только по делу. По деревне никогда праздно не гуляли, как коров выпасут то сразу домой и до следующего раза. Так о них в течение дня и забывали. Только пёс их часто по деревни слонялся, пробегая рысцой по дороге куда-то вдаль, никогда не останавливаясь у чужих дворов.
Было в деревне и домашнее стадо. Пасли его сами местные по заведённому графику. Когда скотину гнали домой, некоторые коровы, почуяв хлев, вытягивали свои покатые шеи и толстые губы, от чего их глаза становились круглыми, показывая по орбите красные прожилки. Надрывным мычанием оповещали они своих хозяев о скором возвращении. Другие же коровы молча и степенно несли свои тяжёлые, раскормленные животы и налитые молоком вымена.
С приездом городских, деревенская жизнь мало чем изменилась. Только любопытствующих глаз на местной дороге стало больше. Люди жили, не покидая родных домов. Никто не видел москвичей до их приезда в эти края, поэтому подстёгиваемые любопытством, народ стал чаще гулял по деревне. Кто смелей, тот в гости напрашивался гостинцев принести. «Нябось городские и молока-то парного в жизни не видывали», – говорила баба Галя, закутывая своими маленькими, жилистыми ручками небольшую баночку парного молока. Она была так стара, что местные бабоньки дивились, как она с хозяйством управляется. Скрюченная фигурка её вся высохла от прожитых годов и тяжёлого труда. Она прошла войну, родила пятерых детей, пережила мужа. Жила одна, в хозяйстве имела корову, птицу и, охая по утрам, со скрипом вставала с кровати. Баба Галя потихоньку теряла память. Часто жаловалась на свою забывчивость и говорила: «Это всё от моей болтлявости. Слов говорю много, мозг не поспеваемши всё запомитать», – этим себя и успокаивала. Старалась чаще молчать, но через несколько минут забывала о данном себе обещании и продолжала разговаривать, если слушателей нет, то сама с собой.
Все местные жители, удовлетворив своё любопытство, пришли к мнению, что москвичи довольно дружелюбны, забавны на диалект и ходят по деревне чёрт знает в чём.
– Как пугало одеваются, – трещала с соседкой у забора Валентина. Она жила ближе к началу деревни, была ещё молода. На уходе у неё была больная мать и работала Валя в телятнике.
– Я сегодня к Варьке ходила, в Билибово звонила сестре. Юрич этот, москвич, бородач, в рваной тельняге по двору расхаживал. У тута на груди как от пули рвань висит, – заливалась Валя. – Глянь, Вер, вот тута дыра с лохмотьями, – показывала она руками, под ногтями которых тонкой полоской въелась грязь. Вера, её подруга, весело качала головой, улыбалась обнажая свой рот и вытирала кончиком платка уголки прослезившихся глаз.
Первое лето, которое Полина провела в деревне, было чудным. Она увидела другую, так отличающуюся от привычной ей жизни. К концу лета девочка уже смело отвечала на расспросы местных, наконец-то научилась понимать их диалект. Одна ходила к речке, ловко приспособилась залезать на кормушки коровника, чтобы дотянуться и пристегнуть вернувшихся с поля фермерских коров. С огромным удовольствием ела с куста поспевшую чернику и научилась отличать ложные грибы от настоящих. Когда Полина впервые увидела, как на дорогу и поля стелется туман, она завизжала от восторга.
– Это всё равно, что нырнуть в молоко, – вдруг захохотала она и побежала в туман. Но чем глубже, она в него погружалась, тем быстрее туман рассеивался, и лишь лёгкая пелена на глазах застилала горизонт. А туман полз по земле почти незаметно и растворяясь в одном месте, сгущался в другом.
Глава 3
Поезд делал остановку в городе Западная Двина в пять часов десять минут утра. Остановка длилась пять минут, дальше тяжёлые составы двигались в прохладной предрассветной дымке в город Великие Луки. Для Полины это было второе лето в деревне. В шесть утра в городе начинали ездить автобусы. Просидев на вокзале в ожидании минут сорок, Юрий Степанович повёл дочку на автобус, идущий в сторону Жарков и делавший остановку у поворота в деревню Излучино. После поездки в автобусе им предстоял путь к дому длиною в четыре километра.