Твин Пикс: Воспоминания специального агента ФБР Дэйла Купера

изменилась. После занятий мы задержались, и я спросил ее о Старе. Она заявила, что они в Пентагоне поругались и с тех пор друг друга не видели. Еще она сказала, что лучше бы квакерам не догадываться о нашей предыдущей встрече. И спросила, помогла ,ли мне пирамидка. Я не хотел ее разочаровывать и ответил:

— Немножко.

Потом она сказала, что рада была меня видеть, и предупредила, чтобы я усердно занимался, — она очень строгая учительница. Первым нашим заданием было написать сонет. Я сказал ей, что никогда не любил и не понимал поэзии. А она сказала, что постарается изменить мое отношение. И ушла. По-моему, я начинаю потихоньку выздоравливать…

23 апреля, 8 часов вечера

Сегодня на английском Эйприл сказала нам, что поэзия — это нечто большее, чем мы думаем. Она прочитала стихотворение Д.Х. Лоуренса «Слава Дижона». И все время, пока декламировала, неотрывно глядела на меня. К сожалению, я запомнил только последние строчки:

Ты уронила губку, и

Грудь твоя качнулась, словно

Желтая роза «Слава Дижона»

Под знойным ветром.

На уроке мистера Хорда — он преподает нам раннюю американскую историю — я чувствовал сильнейшее сексуальное возбуждение.

2 мая, 11 часов утра

Написал первое в жизни стихотворение. Я пытался писать возвышенно и вместе с тем эротично.

Один в палатке, полной грудей,

Которые мелькали, словно крылья ангелочков,

Он грезил о заветных пирамидках,

О светлячках и о звездах,

Что спали на камне.

По-моему, мне удалось!

3 мая, 4 часа дня

Эйприл высказала мнение, что я вряд ли стану крупным специалистом в области стихосложения.

17 мая, 6 часов вечера

Стремительно приближается конец года. Шансов на то, чтобы остаться наедине с Эйприл, все меньше и меньше. На экзамене в конце полугодия она поставила мне «трояк». Начинаю думать, что у нее вызывают желание только мертвые поэты.

25 мая, 3 часа ночи

Только что проснулся. Мне снилось, что ко мне пришла мама. Она была другой, не такой, как я ее помню. Мама казалась моложе, почти девочкой. Ее лицо было гладким и бледным, а длинные волосы ниспадали на плечи. Она пыталась мне что-то сказать, но я не мог расслышать. Мама протянула руку, коснулась моих пальцев и исчезла.

Я проснулся и увидел, что сжимаю в руке маленькое золотое колечко. Не знаю, откуда оно взялось, но я уверен, что, когда ложился спать, его тут не было. Я думаю, что мама действительно приходила. И в то же время не могу в это поверить. Такого не бывает! Наверняка тому, что случилось, можно найти объяснение. Ведь всему на свете есть объяснение. Кольцо теперь заперто в ящике моего письменного стала. Мама умерла, это был всего лишь сон! Нет, я не буду этому верить!

25 мая, 7 часов утра

Я надел кольцо на мизинец, и оно пришлось мне впору, словно специально для меня сделана. Однако оно будет

лежать в ящике, пока я не вспомню, откуда оно взялось.

26 мая, 9 часов вечера

Нашел в мамином альбоме фотографию, когда она была подростком. На ее пальце кольцо, которое я обнаружил вчера ночью. Я принялся расспрашивать папу, и он сказал, что мама надевала это колечко на их первые свидания. Кольцо принадлежало ее отцу. К маме оно попало после его смерти — кольцо маме дала ее мать.

Я спросил у папы, куда оно потом делось, и он сказал, что давным-давно его не видел. Когда они поженились, мама перестала его носить. Я не знаю, что и думать.

3 июня, 5 часов дня

Я сказал Эйприл, что мне надо с ней поговорить — меня кое-что очень тревожит. Она разрешила мне прийти к ней домой. У меня в запасе еще час. Я уже выпил семь чашек кофе. В животе бурлит. Я изо всех сил стараюсь не думать о малиновом ликере.

3 июня, 5.30 вечера

Начал усиленно зевать. Выпил еще три чашки кофе, чтобы взбодриться. Такое чувство, что у меня сейчас ноги из ушей вылезут.

З июня, 11.30 вечера

Я пришел к Эйприл на несколько минут раньше и, чтобы выждать время, принялся считать трещины на тротуаре. Насчитал двести семь, но тут Эйприл выглянула из окна и поинтересовалась, чем я занимаюсь. Я сказал, что считаю трещины на тротуаре. Она спросила:

— Зачем?

Я сказал, что я не уверен, я ни в чем не уверен. Потом вдруг не удержался и сказал, что, если, по ее мнению, мне лучше оставаться на улице, мы можем поговорить с ней так, на расстоянии. Тогда она спустилась, открыла дверь и пригласила меня зайти. Я сказал, что, по-моему, на тротуаре возле ее дома не двести семь трещин, а больше, но я успел насчитать только двести семь. Однако если ей хочется получить точный ответ, я с радостью продолжу. Она сказала:

— Спасибо, но в этом нет необходимости.

— Ну ладно, — сказал я. А она:

— Ладно — так ладно.