Твист на банке из-под шпрот. Сборник рассказов CWS

Надя растерялась, вынырнула из тумбочки: «Что же делать? У меня нет кружевных. Без них на операцию не возьмут?» Девятая палата хохочет, хмурные тетки в коридоре недоумевают: ну как можно здесь смеяться, как можно? Лариса думает: «Повезло мне с палатой, все будет хорошо».

Когда свет уже погас, но еще никто не спит, Валя признается, что на всякий случай – все, конечно, будет хорошо, но на всякий случай нужно подумать и об этом – нашла мужу «хорошую женщину». «Он же без меня не сможет. Кто ему будет готовить, кто стирать? Так я с Тамарой, она через два дома живет, договорилась: если помру, придет она к моему Петровичу жить. Мужик он хороший, меня любит, но один не сможет, баба ему нужна». В девятой Петровича видели: приезжает каждый день, за руку держит, в глаза заглядывает – боится.

Ларису прооперировали через два дня. Опухоль небольшая, сантиметра полтора всего, никаких осложнений быть не должно. Да, видно, случились: три часа, четыре прошло, а ее все не привозят. «Наверное, в реанимацию забрали», – решили в девятой палате. Муж ее – красивый, статный, по взгляду из-под модных очков видно, что начальник – пришел через два дня. Поздоровался глухо – и сразу к ее тумбочке. Что-то достает, бросает в сумку. А рубашка на нем – мятая, неглаженая.

Андрей Федоров. Встреча

Спешу домой из храма, впереди – мужчина. Весь какой-то помятый. Пальто нараспашку. Взгляд слегка затуманенный. Но в походке – решительность. Двигается мне наперерез.

Подходит, бухается на колени, руки сложил на груди. Хочет земно поклониться. Мне неловко, но не мешаю. Поднявшись, начинает с места в карьер:

– Бать, погоди, слышь, в общем, это… мы развелись!

И, увидев мой недоуменный взгляд, спохватывается:

– Ты меня, вообще, помнишь?

– Не очень, – отвечаю уклончиво.

– А-а-а, ну понятно, – чуть разочарованно протягивает он. Но не успокаивается. – Счас расскажу… Ну, в общем, да, поженились мы с ней… с Мариной Леоновой. А она от меня ушла! Сама ушла! – он особенно нажимает на слово «сама».

Мне самому тоже хочется уйти. Но какое-то уж больно несчастное у него лицо… остаюсь, слушаю дальше. Мужчина притоптывает, вертит головой по сторонам, прищуривает и открывает глаза, по всему видно – хочет, чтобы его поняли.

– Ну а я… короче, слышишь, сошелся с девочкой одной… моложе гораздо. Живем с ней… уже долго живем, до-олго… ну, то есть как… месяца три. И вот скажи, бать… что мне дальше-то делать?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он тут же перебивает:

– Нет, погоди, вот смотри, короче… разошлись мы с Маринкой… ушла она… к этому… неважно, короче. А ведь я знал, что она уйдет, пред-чувствовал (это слово он произнес как-то раздельно, четко, будто смакуя). Ничего не мог поделать. А он, гад, ее не любит. Не любит, но – имеет. Да какая теперь разница. Ни-ка-кой, – трижды стучит мне кулаком в грудь, не сильно, но с чувством. – И вот что мне теперь? Жить с этой девчонкой? Или как?

– Вам надо самому принять решение, – назидательно отвечаю я.

– А ведь я… ты знаешь, бать, – не слушая меня, продолжает, – я ведь все равно ее люблю… Не могу разлюбить. И знаю, что уже никак, а все равно… Как засело тут, – он показал почему-то на живот, – так и сидит… Мучаюсь, веришь… не могу!

– Надо сначала перестать пить, – говорю. – И тогда уже что-то можно будет решать.

– Пить? Это да! – он радуется, как будто услышал, наконец, что-то спасительное. – Бросить пить… само собой брошу… не пил я раньше… вот как ушла она… к нему… а она, стерва, сама никого не любит! Ее первый, Дима, воспитал их ребенка… один… представляешь! Он мне говорил всегда: «Не любит она тебя, слышь, не любит… любит не тебя, а медвежонка… Ей игрушку надо! Вот! Пока у них хорошо получается – играть!..

Речь свою мужик перемежает матерком, а я стою и думаю, делать ему замечание или не надо. А может, все-таки уйти, хватит уже?

– И вот, слышь, – мужик вновь тыкает меня в грудь кулаком, – я вот думаю, если мне повенчаться… стой, погоди, послушай… ну вот допустим… Хотя… да… с Маринкой ведь я был венчан… Ты представь! – вдруг заговорил он с жаром. – И расписан был, и венчан был, а она, стерва, все равно… Да она в церковь зайти не может и в Бога не верит! Не верит она в Бога, понимаешь?!

– В общем, надо вам, наверно… – я пытаюсь произнести завершающую фразу, одновременно делая движение по направлению к дому, но он загораживает дорогу и быстро говорит:

– Ты погоди, постой, я хотел спросить… а может быть, как-нибудь само… ну вот как-нибудь… если мы распишемся…

– С кем распишитесь? – уже в раздражении спрашиваю я.

– Ну с этой… с Танькой, девчонкой моей… допустим, распишусь, потом повенчаюсь… в церковь тре-езвый приду… и потом сделаю ей… чтобы забеременела… может, тогда все получится у нас? Все будет хорошо? А?

– А вы любите друг друга? – задаю вопрос. Как-то глупо он звучит…

– Любим? Какое там любим… – он как-то сразу потух, помрачнел. – Нет тут никакой любви. Так живем. Ну ты понимаешь… Вот я и хотел спросить… а вдруг?

– Не знаю. Может быть… – бормочу я, делая шаг в сторону, потом еще один и еще… неужели вырвался?