Твист на банке из-под шпрот. Сборник рассказов CWS

– Да ты знаешь, люди не меняются, радуются простым вещам. Теплу, хорошей еде и вину, близости и пониманию, это я все легко могу организовать, не проблема. Вот что я не могу, и чего они хотят больше всего – это достижений. Личных достижений. Героически преодолевать сложности, бороться, творить, создавать. Если им все изобретения принести готовыми, на тарелочке – опять воевать пойдут, от нечего делать. Поэтому, ты знаешь, я думаю, не надо им пока нанотехнологии и полимеры. Пусть пока сами помучаются, подостигают?

– Но как, я уже запустил производство, у меня уже бюджет сверстан…

– А ты поставь управлять самыми сложными областями каких-нибудь бессмысленных товарищей, которые Герона твоего не читали, они прекрасненько все дело тебе загубят. Понимаешь, нельзя людям без сложностей, пропадут. Ну что там, кофе будет?..

Екатерина Задохина. Кукла

Лет до десяти Глебу казалось, что быть постоянно под прицелом – в порядке вещей. Вот он лежит в гамаке и пьет холодную колу через розовую соломинку. Щелк. Вот он забирается по деревянной лестнице на голубятню и с ужасом смотрит вниз, где в траве сиротливо синеет мяч. Щелк. Ест спелую, уже подгнившую грушу, и приторный сок течет по подбородку. Щелк. Сидит на краю бассейна, касаясь воды только ступнями. Рядом на волнах качается оранжевый тюлень. Щелк. Щелк. Щелк. «Повернись, пожалуйста! – кричит мама. – Теперь с другого ракурса. Я только поменяю объектив. Здесь нужен портретник».

Если во время фотосессии губы Глеба начинали расползаться в улыбке, мама моментально командовала: «Глеб, нет! Не улыбайся. Я прошу тебя. Такой кадр! Только не улыбайся». В конце концов дрессировка дала результаты, и при виде фотокамеры Глеб автоматически становился строгим и печальным. Так хотела мама. А ему было нетрудно. Щелк. Щелк. Щелк.

Десятки, сотни, тысячи фотографий аккуратными папками ложились на жесткий диск, затем обрабатывались в специальных программах и рассылались во все концы света. Моменты своей жизни Глеб регулярно видел в разных городах в больших светлых залах, где бродило множество красивых платьев и фраков. Там пахло пластиком и плавали в воздухе фужеры с бледными напитками. Как будто кто-то украл у газировки цвета.

Да и на фотографиях цветов почему-то не было. Розовая соломинка, синий мяч, желтая груша, оранжевый тюлень выглядели одинаково серо и уныло. Глеб не понимал, чем так восхищаются эти люди и почему мама никак не научится делать цветные снимки. Такие, например, как висят над компьютерными столами у его одноклассников. Там все люди в цветной одежде и улыбаются. Только спустя много лет Глеб разобрался, что печальный черно-белый мальчик – это искусство, а веселый разноцветный юнец – мусор.

После десяти лет кое-что начало напрягать Глеба. Неприятно было, когда без предупреждения мама заходила в спальню с фотоаппаратом. Он попросил стучаться. Но мама сказала, что самое крутое в ее профессии – ловить моменты жизни: непосредственные и красивые. К таким моментам могло относиться то, как Глеб надевает джинсы, или спит, или сидит, уткнувшись в компьютер, или ищет книгу в рюкзаке. «Не обращай на меня внимания. Продолжай заниматься своими делами».

В четырнадцать лет Глеб осторожно спросил у родителей, можно ли установить замок на дверь его комнаты. Мама, прикусив губу, молчала и гладила кошку. Папа не возражал, курил и не отрывался от газеты. Тема замка растворилась вместе с дымом его сигареты. «Да знаем мы все про личное пространство, – сказал отец, уходя из столовой. – Мне кажется, тебе грех жаловаться».

Глеб мог бы напомнить, настоять, сказать что-то дерзкое, но он и сам не был до конца уверен, что хочет добиваться замка. Черный глаз, который следил за ним, делал жизнь Глеба особенной. В какой-то степени ему нравилось не улыбаться и не запираться. В какой-то степени он был счастлив, когда крупный бренд одежды предложил его маме контракт.

И его тоже бесили глупые пророчества маминой подруги. Она говорила, что каждый снимок отнимает у человека часть души и несколько минут жизни, что чужие люди могут сглазить ребенка только по фотографии, что не стоит заключать сделки с дьяволом. Мама хохотала, нарочно запрокинув голову назад. Она знала, что при таком положении головы выглядит беспечно и эффектно. Также она знала, что дочка ее подруги имеет диагноз ДЦП – очень легкий вариант, но тем не менее.

Вскоре образ Глеба был растиражирован повсюду: на огромных рекламных щитах, в глянцевых журналах, на гигантских плазменных панелях. В метро люди вглядывались ему в лицо и, узнавая, начинали улыбаться. Отец горделиво хмыкал, проносясь на автомобиле мимо баннеров с изображением сына, родственники слали бесконечные «поздравляем», «гордимся», «любим». Мама ласково перебирала его локоны и нежно целовала в лоб. Одноклассники собрались перед уроком и, наспех посовещавшись, написали на доске «Глеб – кукла».

В смысле? В смысле «кукла»? Почему? У него затряслась нижняя губа и сквозь длинные мохнатые ресницы закапали слезы.