Твое электронное Я

И хотя все радели о счастье Милочки и Морозова, всеобщий ажиотаж благотворно сказался прежде всего на самом коллективе — дамы стали тщательно одеваться, прошла эпидемия проколки ушей для серег, и пять месяцев от всех пахло одними и теми же страшно дорогими французскими духами.

Даже мужчины включились в общее движение. Семивласов, уже двудетный и усталый от семейной жизни, как-то раз ему сказал:

— Боря, кажись, Милочка на тебя положила глаз!

— Брось ты, вечно тебе мерещится! — ответил Борис Алексеевич, который что-то чувствовал, но полного объема происходящего не представлял себе.

— Я серьезно. А девочка, прямо скажем — «Ах-х»! — и Семивласов сглотнул слюну. Лицо его ненадолго даже порозовело.

Оказывается сосед по каюте (или купе? — неизвестно как правильно) все-таки не против общения. Вначале он принимал какую-нибудь позу перед телевизором и надолго замирал, ни дать ни взять аксолотль в аквариуме. Но когда первая видеолента закончилась, он повернулся к Морозову.

— На Луну по делам летите?

Как будто кто-то летает на Луну в очередной отпуск.

Морозов кивнул.

— Я тоже, — доверительно сообщил сосед. — Моя фамилия Чугуев. Александр Павлович. Специалист по электростатическому обогащению руд, понимаете. А вы?

— А я конструктор горнодобывающих и дорожных машин…

— Постойте, постойте! А автоматическая шахтная лабораторная установка АШЛУ-5 не ваша?

— Моя.

— Тогда я знаю вашу фамилию! Вы — Холодков… нет, Северов…

— Морозов, Борис Алексеевич.

— Точно. Морозов! Шикарные машины делаете, Борис Алексеевич. Года два этак назад я эту машину наблюдал в работе и даже, понимаете, поуправлял ею немного.

В дальнейшем выяснилось, что Александр Павлович — доктор наук, в прошлом геолог, но профиль работы поменял и теперь специализируется на обогащении руд в условиях дефицита воды. Разработанный им метод оказался пока что единственно возможным на безводной и безвоздушной Луне. В быстрой речи Александра Павловича большое место занимало мусорное словечко «понимаете»; впрочем, когда он волновался или просто начинал говорить быстрее, словечко сокращалось до« паите».

— Зачем летите? — спросил он, с откровенным любопытством рассматривая Морозова.

— Полевые испытания моих машин в условиях… и т. д.! Так, небольшие неприятности, требующие устранения. Они там уже с полгода как работают!

— А я, понимаете, для повышения эффективности процесса и для налаживания транспортировки на Землю партий грузов редкоземельных материалов!

— Ничего себе! Как же это будет делаться?

— Ну, если точно, то я и сам не очень знаю, паите! Известно, что главное — оторвать груз от лунного притяжения, дальнейшее следствие — под воздействием притяжения Земли, а потом на орбите Земли, паите, люди со специального поста монтируют на грузе управляемую радиоволнами тормозную установку!

— Целый пост на орбите для этого держать! — изумился Морозов.

— Во-первых, не только для этого. А во-вторых, понимаете, если не таскать на Луну и не поднимать с нее тормозные установки, то образуется огромная экономия топлива.

— Остроумно!

— Да. А кроме того, я должен принять участие в поисках воды. Вроде бы, понимаете, она там есть, линзами! Найти бы хоть для замкнутого цикла на двадцать-тридцать тысяч человек.

— А что, там сейчас разве людей нет? — поразился Морозов.

— Есть. Пятьдесят три человека.

Через полчаса попутчики совершенно освоились. Иногда они даже переходили на «ты».

— Забавно, — задумчиво говорил Александр Павлович, потихоньку массируя подбородок. Руки у него были в непрерывном движении, что-то перебирали, осторожно ощупывали предметы, как бы исследуя их, или гладили лицо, волосы, рукава куртки. — Ты говоришь о своих машинах как о живых существах, паите, поломки — травмы, неправильное функционирование — болезни. Не ты один такой. Я часто слышал выражение «машина жрет много бензина», так и кажется — автомобили взахлеб, с чавканием едят, пьют мазут, бензин и даже электроэнергию. — Он улыбнулся.

— Люди исстари очеловечивали силы природы. В этом и заключалась суть магии. Но ведь и вы, Александр Павлович, если покопаться, относитесь к Земле как к живому организму, — сказал Морозов. — Тоже очеловечиваете, а кому как не вам положено было бы относиться к ней как к неживому организму!

— Ага. Все-таки организму! — оживился Чугуев. — И вы туда же, паите!

— Это правда, — тихо сказал Борис Алексеевич. — А как иначе? Не поспишь, из-за нее, заразы, не поешь вовремя, переругаешься с сотрудниками, облаешь межведомственную комиссию, которая удивляется, почему наша машина не поет и ногой при этом не притоптывает. И уж после этого на полигоне шепчешь: «Ну, пошла, милая, хорошая, пошла. Покажи им, сволочам, что мы умеем делать. Вот так. От валуна вправо, валун нам ни к чему». И она вроде бы тебя слушает. Твое порождение. Твое дитя. А обернешься, все, до последнего сачка-чертежника, которому бы только отгул в самое тяжелое для работы время получить, глаз с нее не сводят, вместе с ней по полигону ползут, а сачок перед ее препятствиями даже ножонкой правой дергает, как будто лезть собирается.