Твое электронное Я

— Ты? — она посмотрела на него с сомнением. — Начальником? — Однако подвергать его слова проверке с помощью дополнительных вопросов она не решилась и плавно перешла на другую тему. — А молодая, твоя жена? — полуутвердительно спросила она. Наверное, эта животрепещущая тема уже не раз обсуждалась старухами дома.

— Жена, — отозвался он.

— И как живете? Нормально?

— По-всякому.

— Молодая еще, — сказала старуха. — Приноровится!

Они, действительно, к этому времени жили по-всякому. Милочка перешла в другую проектную организацию, и он не протестовал — главное, дело от этого выиграло. Беременность у нее еще была не видна, и, похоже, она перестала о ней думать. Теперь она приходила домой поздно — то задерживалась на работе, то забегала к маме. После таких визитов к маме глаза ее на два-три дня делались прозрачными, а взгляд — русалочно-безмятежным.

Но однажды, выехав в местную командировку и пересаживаясь в трамвай у Литейного проспекта, он увидел Милочку на остановке. Она стояла, тесно прижавшись к какому-то высокому мужчине. Время от времени он заглядывал ей в лицо и что-то говорил. На ее губах цвела загадочная джокондовская полуулыбка.

Приглядевшись, Морозов узнал Валеру Семивласова, которого сам же отпустил «дожидаться дома телевизионного мастера». Сгорая от стыда за себя, за Милочку, за Валеру, под действием какой-то необоримой силы он медленно подошел к ним. У Семивласова, когда он вдруг увидел Бориса Алексеевича, сделалось такое лицо, будто он в параличе и на него несется поезд или движется паровой каток. Может быть, он успел сказать про себя довольно длинный монолог, обращенный к обманутому начальнику и приятелю, потому что произнес только три слова:

— Ты сам виноват! — и поднял руку к лицу, как бы защищаясь от удара.

Когда после местной командировки Морозов вернулся домой, милочкиных вещей уже не было. Ей хватило такта больше ему не показываться.

Борис Алексеевич был потрясен происшедшим. Ему казалось, и, скорее всего, не без оснований, вопиющим цинизмом отпроситься у начальника для свидания с его же женой. Он не давал никаких заверений или клятв в вечной любви Милочке и не получал ответных клятв, но ее измена в первый же год их совместной жизни, естественно, его возмутила.

С тем бeq \o (о;?)льшим рвением он накинулся на работу.

— Мы конструируем, если можно так сказать, продолжение нашего тела, продолжение наших рук с зажатыми в них бурами, лопатами, ковшами, — сказал он с самого начала работ своим сотрудникам. — Мы создаем шахтеров и дорожников, одновременно являющихся лаборантами и исследователями, которые не нуждаются в лабораториях, потому что сами являются лабораториями. Вот такая странная и трудная задача перед нами!

На полигоне, когда он сидел за пультом, он и на самом деле чувствовал себя частью своих машин и болезненно переживал, если механическая «рука» или взаимозаменяемые манипуляторы недостаточно ловко двигались или неэкономично работали.

— Борис Алексеевич, — перебил его мысли голос Чугуева, — а вы не заставляли сына заниматься спортом?

— Пробовал! — улыбнулся Морозов. — Точнее, пробовали создатели Саньки, авторы, так сказать. Им хотелось, чтобы он умел все — и в шахматы, и бокс, и бег.

— Но это же свинство!.. — возмутился Александр Павлович. — Они что, заложили в него все это? — . Ну, и как? — спросил он успокаиваясь.

— Не вышло. Бегать-то он бегал. И неплохо. Но вот приборы показали, что при значительной двигательной нагрузке он почти не может думать, снижается умственный потенциал. Сазонов стал замерять параметры и на третий… только на третий день обнаружил, что при нагрузке на двигательный аппарат резко увеличивается потребляемый ток и происходит подсадка напряжения на его аккумуляторах. Подсадка напряжения настолько велика, что электроника, питающаяся от того же источника тока, начинает работать нестабильно и как бы снижаются умственные способности. А мозги для проекта были важнее.

Морозов еще раз улыбнулся, вспоминая, как разгорелся спортивный ажиотаж. Было смешнее, чем можно было бы ожидать. У него тогда начинался выпуск чертежей, обычно такой тяжелый период, что вызов в школу его просто удивил. Честно говоря, он совсем забыл в горячке выдачи документации, что с Санькой могут быть какие-то хлопоты.

— Кто хочет меня видеть? — спросил он у классного руководителя. — И по какому делу?

— Георгий Александрович, учитель физкультуры… — сказала Химоза, поджав губы и глядя ему в подбородок. — Уж не знаю, какие у вас с ним дела!

Морозов молча вышел и отправился искать учителя физкультуры.

— Вы отец Саши Морозова? — Учитель оказался небольшого роста человечком в ярко-голубом тренировочном костюме и с секундомером, свисавшим на ленточке с шеи почти до пояса. В его фигуре и лице не было ничего спортивного, больше всего он был похож на завхоза на садовом участке.

Морозов кивнул.