Твое имя

И вот уже она стоит в коротенькой рубашке и тонком белье, зябко приподнявшись на носочки — холодно босиком на полу. Бьярн перекинул платье через спинку стула, поверх своей рубашки, разгладил подол так бережно, словно платье продолжало оставаться частью Мары.

Мара тем временем юркнула под одеяло, прохладное и скользкое. Без Бьярна в огромной постели, рассчитанной на двоих, — видно, комната изначально планировалась для семейной спальни — стало неуютно и одиноко. Но он не надолго оставил ее одну, лег рядом, обнял вместе с одеялом, кутая. Плечо Мары беззащитно белело в полутьме комнаты. Бьярн опустил вниз тонкую лямочку рубашки, поцеловал ямку у ключицы.

— Тепло, девочка моя?

Она только кивнуть смогла. Потянулась навстречу его губам, и Бьярн тихонько принялся покрывать поцелуями доверчиво поднятое лицо, глаза, щеки.

— Тепло?

— Жарко, — прошептала она.

Ей действительно стало жарко, одеяло мешало, и Мара скинула его, освобождаясь. Лямочка сползла со второго плеча, и тонкая ткань скользнула по коже. Бьярн глухо застонал, увидев Мару почти обнаженной, а она тут же застыла, напугавшись.

— Не бойся, не бойся, птаха. Я сдержусь.

Его губы проложили дорожку по ее шее вниз, не оставляя без внимания ни одного участка матово белой кожи.

— Ай, щекотно, — рассмеялась она, когда язык Бьярна коснулся пупка, и тут же почти задохнулась на вдохе, потому что Бьярн остановился на секунду, а потом поцеловал тонкий полумесяц шрама у нее на бедре — след укуса гомункула. Когда-то багровый, теперь шрам стал светло-розовой полоской.

— Бьярн…

— А неплохо я тебя заштопал, согласись. В следующий раз еще аккуратнее сделаю, — пошутил он, отвлекая ее.

— В следующий раз? Вот спасибо! — возмутилась Мара, и страх отступил.

Именно этого Бьярн и добивался. Осторожно отвел ее руки, которыми она неосознанно закрылась.

— Позволь мне… Тебе будет хорошо, обещаю.

— Но только мы ведь не станем сегодня… Да?

— Не станем. Я только поцелую тебя. Везде…

А потом наступило утро. Свет проникал сквозь оконные стекла, которые из-за морозного узора на них казались витражными, волшебными, как весь вчерашний день. И ночь.

Вот что это было? Мара никогда раньше не испытывала подобного. Невероятно, чудесно… Если так пойдет дальше, она, пожалуй, поверит: то, чего она так боится, с любимым человеком дарит совсем иные ощущения.

Мара повернулась на бок и, положив щеку на сгиб локтя, долго смотрела на спящего Бьярна. Он лежал на спине, и могучая грудь поднималась и опускалась от сильного дыхания. Длинные черные ресницы едва заметно трепетали. Наверное, Бьярну снится сон. Мара надеялась, что хороший. Но если плохой, то сейчас она его прогонит! Приподнялась и чуть-чуть прикоснулась губами к его щеке, надеясь, что он и во сне ощутит ее любовь к нему. И Бьярн от этого легкого прикосновения проснулся и посмотрел на нее своими удивительными глазами, которые сейчас были очень серьезны.

— Что бы ни случилось, всегда помни, что я люблю тебя, птаха, — сказал он.

— Ладно, — согласилась она, улыбнувшись.

В такое утро, как это, легко было поверить в его любовь. Мара поняла, что никогда еще не чувствовала себя такой счастливой.

А потом наступил длинный радостный день. Не успели они одеться и спуститься к камину, как вернулся Эрл. Ворвался с улицы, принеся с собой прохладу и свежесть зимнего дня. Долго, захлебываясь от восторга, рассказывал о том, как они с Риком и Мартином не спали всю ночь. «Ну, почти всю! Потом Мартин уснул, а мы с Риком над ним посмеялись, а потом сами уснули!» Нашел меч, и мальчишеский восторг вспыхнул с новой силой. Эрл заставил Бьярна с ним сразиться и, кажется, всерьез поверил, что одержал верх, когда Бьярн, с торчащим под мышкой деревянным мечом, рухнул к его ногам.

— Победил меня, малыш, — прохрипел он.

— Ура! — завопил Эрл и без малейшего почтения к умирающему уселся на него сверху, заливаясь счастливым смехом.

Тут и Бьярн рассмеялся, подхватил Эрла и начал подбрасывать вверх. А Мара бегала вокруг и уговаривала Бьярна постараться не приложить мальчишку головой о потолок.

— Не, я его, конечно, оживлю! Но ремня оба получите, так и знайте.

На обед отправились в таверну — решили позволить себе. Заказали столько еды, что в конечном итоге не справился даже Бьярн. А вечером гуляли по центральной улице, украшенной огоньками. И Мара поняла, что ее вовсе не раздражают артисты, выступающие на подмостках, и уличные торговцы, зазывающие попробовать орешки в меду, вяленую рыбу и яблоки в карамели.

— Купи себе и Эрлу яблок, — кивнула Мара в сторону телеги, украшенной изображением весеннего цветущего сада. — Я же знаю, ты любишь.

Торговец, увидев, что на него смотрят, поклонился и, словно фокусник, достал из чана, над которым клубился, устремляясь в небо, пар, вкусно пахнущий расплавленным сахаром, два яблока, нанизанных на палочки.

Бьярн не устоял, и дальше они с Эрлом шли, хрумкая сладкой коричневой корочкой.

— Сластены, — радовалась за них Мара. — Бьярн, вот от тебя не ожидала.

— Я в детстве всегда мечтал их попробовать, — попытался оправдаться он. — Но так и не удалось.