Мы сидели у него на кухне, был уже поздний вечер, но свет Джайвз почему-то не зажигал. Было странно мне вновь видеть этого юношу, я почти забыл, как он выглядит, ну борода и борода, он и сейчас как-то нервно трогал ее иногда рукой, застенчиво посматривая на меня, волосы его были зачесаны назад и собраны в пучок, как у рок-музыканта. Что происходит, ловил я себя на мысли, разговоры разговорами, но почему же я все-таки здесь, в этой незнакомой, с опрятными деревянными полками кухне с множеством каких-то баночек и других кулинарных приспособлений, и не просто здесь, а здесь с таким чудовищным, если серьезно вдуматься, поводом, а если оставить это на уровне игры, то все равно, слишком уж это неправдоподобно и неестественно, неужели нельзя было встретиться как-то иначе, по другому поводу, без этих дурацких шуточек. Джайвз угощал меня чаем, откровенно говоря, я все же боялся, что в чай он незаметно подмешает седуксен, и оттого все время отказывался от сахара, чтобы не перестать контролировать вкус. Мы все еще не заговаривали о «цели» моего прихода, условленной вчера по телефону, хотя я и в самом деле шутки ради принес веревку, как бы ни было неприятно, да «неприятно» не то слово, страшно класть мне ее в целлофановый белый пакет, что покачивался сейчас на ручке входной двери. Еще с порога я начал говорить Джайв-зу о необходимости занятий медитацией, незаметно подводя его к решению прийти на курсы, что, конечно, выглядело довольно нелепо в свете того, чем мы будто бы собирались заняться, до тех пор, пока я не подошел к выводу в своей речи, на который, как я рассчитывал, мог бы клюнуть Джайвз. Он слушал мою проповедь довольно внимательно, а когда я закончил, откровенно рассмеялся. Перестав смеяться, он почему-то задумчиво проговорил вслед за словами о своей наивности:
– Силлогизмы, силлогизмы…
– Что такое силлогизмы? – спросил я.
– Да так, ничего, – ответил он и вдруг обратился ко мне совсем в другом тоне:
– Ты… принес ты веревку? – спросил он как-то холодно и отрешенно, не глядя на меня.
Мне стало еще более не по себе. Вся моя речь и все мои домыслы показались мне такими игрушечными и беспомощными в не исчезнувшем еще звучании этих слов, что я не мог даже раскрыть рта, чтобы ответить Джайвзу, хотя и понимал, что все это не более чем словесная игра.
– Я знаю, что принес, – вздохнул Джайвз. – Но ты, конечно, не относишься к этой затее серьезно и ты боишься меня, я вижу это по твоему лицу. Ты не станешь играть, – он помолчал. – Впрочем, я благодарен тебе за то, что ты пришел, чтобы спасти меня своим восточным способом, может быть, когда-нибудь он мне и поможет, – Джайвз снова помолчал, – после того, как я попытаюсь сделать это в одиночку. Ты все еще думаешь, что это игры, но я прошу тебя пока не уходить. Можешь выпить одну таблетку седуксена, чтобы успокоиться, а то я же вижу, как ты весь дрожишь.
– С чего ты взял, что я дрожу? – сказал я, мучительно подыскивая слова, чтобы помешать его ужасной затее, в реальность которой я и раньше почему-то начинал верить, а ее отвратительная нелепость становилась для меня теперь все очевиднее.
– Но перед тем, как я уйду в другую комнату, а ты еще полчаса подождешь здесь, – сказал Джайвз, не обращая внимания на мою реплику, – я хотел бы, чтобы ты выслушал, не перебивая, то, что я хочу тебе рассказать. Ты не найдешь в моем рассказе ничего особенного, в нем нет трагедии, которая могла бы послужить поводом к самоубийству, и, может быть, это и есть самое страшное. Но раз уж мы выбрали друг друга и мой способ, в отличие от твоего, может закончиться блаженством, – он усмехнулся, – так сказать, вечным, а не временным, какое ты испытываешь в своем медитативном трансе, то пусть моя история коснется и тебя, если ты становишься свидетелем ее финала, а, может быть, если захочет Бог, и продолжения.
Он вздохнул и поставил стакан с чаем на край стола. Я молчал.