Твой «Демон Зла»: Поединок

«Еще два, ну, от силы — три час, и все! Дальше начнется ночь, появятся волки, ударит морозец, и…». Катя вдруг прервала свои безрадостные рассуждения и прислушалась. Что-то, неуловимое, на грани слуха, очень-очень далекое, но в то же время очень-очень знакомое, шумело далеко впереди! Или это шумит в ушах от голода и усталости? Катя на секунду замерла, вытянулась, вся превратившись в слух — точно! Что-то шумело впереди, причем шум этот двигался, но не к ней, а от нее, постепенно затихая.

«Что же это такое?», — размышляла Катя, прибавив, насколько это можно, шагу, благо, дорога вела именно в направлении, откуда доносился таинственный шум. «Самолет? Вряд ли — его слышно как-то сверху, что ли, а это шумело на земле. Машина — тоже не похоже — уж больно громко…». И тут Катю осенило: «Поезд! Там — железная дорога!».

Теперь она почти бежала. Железная дорога — это спасение! В Катиной голове вставали картины будочек путевых обходчиков, какие-то депо, закопченные, полные людей, пьющих чай в перерыве между работой. Вообще, железная дорога в Катином понимании была даже не дорогой, а таким, очень сложным и непонятным сгустком построек, вагонов, столбов, людей, дрезин и электричек. Все это жило своей, особой, железнодорожной жизнью, и сейчас, в тяжелую для Кати минуту, обязательно должно было её спасти.

Вдруг стремительно стало темнеть. Нет, солнце ещё не зашло, но оно уже на половину скрылось за верхушками елей, и тут же в низинках, ямках и ложбинах залегли густые темно-синие тени. Впереди по прежнему был только лес, лес без конца и края, и Катя, хрипло дыша, бежала, спотыкаясь, туда, к спасению.

Грохот следующего поезда она услышала уже совсем явственно — можно было даже разлечить стук колес на стыках рельс. Солнце к тому времени уже скрылось за зубчатой кромкой леса, и дорога, по которой бежала Катя, стала похожа на канаву — небо над головой ещё золотили солнечные лучи, а вокруг уже сгущался мрак.

Дорога начала петлять. Поворот, другой, третий, и вдруг лес отступил, открыв Катиному взору довольно широкую равнину, покрытую снегом, и прямо по средине, словно бы перечеркивая это белое пространства, чернела тонкая ниточка железной дороги. Дошла!

И только когда Катя, перейдя поле, подошла к рельсам, она поняла, как ошиблась в своих предположениях. Железная дорога вряд ли спасет её — в обе стороны до далекого горизонта тянулись бесконечные рельсы, и больше Катя не увидела никаких признаков присутствия человека — ни домика путевого обходчика, ни полустанка, ни деревни, ни станции…

Можно было пойти по рельсам, они не минуемо привели бы её к людям, но сколько придется так идти, десять километров, сто, пятьсот? Катя не знала…

Она села на рельсы и задумалась. Радость, возникшая в её душе в тот момент, когда она увидела железную дорогу, постепенно улетучилась, знобкий вечерний ветерок вызывал дрожь во всем теле, а голодный организм настойчиво просил пищи. Ночь стремительно опускалась на мир, а Катя по прежнему была одна в этом чужом ей, лесном краю…

Поезд она услышала, а может, скорее почувствовала по вибрации рельсов задолго до того, как там, где сошедшиеся в серебрянную ниточку рельсы терялись из поля зрения, появилась движущаяся точка.

Катя вскочила и не помня себя побежала по заснеженным шпалам навстречу поезду, надеясь на какое-то невероятное, но, как ей казалось в этот момент, вполне реальное чудо — вдруг остановиться, вдруг машинист заметит её и притормозит ход…

Машинист и в самом деле заметил Катю — метров за двести тепловоз загудел, но поезд не только не сбросил скорость, но и наоборот, как показалось Кате, прибавил её. Она отскочила с рельсов, успев заметить удивленное лицо за стеклом высокой кабины локомотива, и сразу же грохот колес ударил ей по ушам, в лицо полетела снежная пыль, запах креозота и колесной смазки заполнил все вокруг, и перед Катей замелькали освещенные окна купейных и плацкартных вагонов.

Там, за серенькими шторками с синими «мпээссовскими» штампами, ехали в тепле и покое несколько сотен человек, спали, ели, смотрели в грязноватые окна, пили чай, скучали, но самое главное — они были там все вместе, а она тут — одна…

Поезд пронесся мимо, и вот уже Катя увидела удаляющиеся красные фонарики последнего вагона. В воздухе ещё стоял неповторимый железнодорожный запах, запах, всегда так раздражавший Катю, а сейчас казавшися ей самым желанным, самым родным из всех ароматов мира. Он, словно последняя, самая тонкая ниточка, связывал её с миром людей, с цивилизацией.

Но вот и запах растаял в холодном воздухе, а вместе с запахом исчезли и серенькие сумерки, плавно и незаметно перешедшие в ночь. На западе небо ещё светилось ультрамариновым, прозрачно-зеленоватым светом, а на востоке, над угрюмыми верхушками леса уже сгустилась настоящая ночная темень.

Катя сидела и плакала. У неё не было шансов — не волки, так голод и холод доканают её в эту ночь, и все, жизнь, вообщем-то только начинающаяся, только-только наладившаяся, быстро-быстро, как церковная свечка, сгорала, и не было сил и возможностей поддержать угасающий огонек…