Решение созрело у Воронцова в мозгу практически мгновенно, и он мягким, быстрым шагом, стараясь ставить ноги след в след, строго вертикально, чтобы его не выдал шум, устремился за незнакомцем, на ходу вытаскивая из рукава нож.
Болтающий сам с собой человек, судя по всему, химик, уже скрылся за деревьями, подходя к затерявшейся межь них старой беседке. В советское время в ней, наверное, собиралось после отбоя покурить не одно поколение пионеров из старших отрядов, да и их вожатые наверняка не раз уединялись тут с рано повзрослевшими пионерками, польстившимися на накаченные мускулы…
Ныне беседка, восмигранная, с изрезанными пионерскими ножиками, потемневшими перилами и полуобвалившийся крышей, явно заброшенная новыми хозяевами лагеря, стояла, утопая в сугробах, а низкий густой кустарник надежно преграждал все подходы к ней, оставив только узкую тропку, по которой и шел не прекращающий говорить сам с собой человек.
Вот он подошел к кустам, вот остановился, словно услышав вдруг что-то подозрительное, замер, оглядываясь, но вокруг было пусто, только шумели безлистыми ветвями, клонясь под ветром, молодые березки. Человек, решив, что ему померещилось, вновь повернулся к беседке, сунул руку под скамейку, вытащил поллитровую бутылку, заткнутую резиновой пробкой и лабораторную мензурку, и уже было собрался откупорить вожделенный сосуд, как в ту же секунду почувствовал у своего горло узкое, холодное лезвие ножа, а хриплый голос прошипел в ухо:
— Дернешься — убью!
— А… я… Я молчу! — с готовностью отозвался химик, выронив стеклотару и мензурку в снег. Воронцов, не убирая руку с ножом от горла, приказал в полголоса:
— Иди к забору!
Так они и пошли — Сергей сбоку, правой рукой с зажатым в ней ножом угрожая жизни захваченного им обитателя превентария, а сам химик — по тропинке, чуть отклоняясь назад, словно боясь, что он может горлом надавить на лезвие ножа и порезать сам себя.
Возле забора Сергей убрал нож и кивнул на росшее прямо рядом со столбом дерево:
— Лезь!
Химик поправил шапку, и в блеклом свете снега и звезд Воронцов разглядел, что он уже далеко не молод, скорее всего, ему лет пятьдесят, и ещё — что химик очень боится.
— Я… староват для подобных упражнений! Не могли бы вы мне обьяснить, молодой человек, кто вы, и что вам от меня нужно?
— Потом узнаешь! — грубо ответил Воронцов: — Снимай тулуп и лезь на дерево! Живо!
Химик повздыхал, послушно снял овчину и кое-как, комично оттопырив задницу, все-же взобрался на первую от земли развилку. Сергей подхватил брошенный в снег тулуп, ловко вскарабкался и уселся на ветку рядом с химиком:
— Теперь давай, ползи вот по этой ветке до конца и прыгай в снег на той стороне!
— Что вы! Я боюсь! Там же высоко! — решительно заявил пленник: — Я сломаю ногу!
— Не сломаешь! Повиснешь на ветвях, они сами опустятся под весом тела! Давай!
— Ну… если вы настаиваете… — пробормотал химик и пополз по ветке, извиваясь всем телом и обдирая пузо о корявые сучки. Он преодолел метра два, оставив забор далеко позади, тут ветка согнулась, а потом с громким треском обломилась, и незадачливый древолаз безмолвно нырнул лицом вперед в снег и замер там, не издав ни звука.
Воронцов, встревожившись — «язык» нужен был ему живым и здоровым — пробежал по гнущейся ветке следом, прыгнул, приземлился рядом и вытащил химика из сугроба.
— А… Мне… Очки! — пробормотал тот, близоруко шаря руками по снегу вокруг себя в поисках слетевших очков. Сергей быстро нашел треснувшие старомодные очки в толстой коричневой оправе, водрузил их на нос «языка», помог ему подняться:
— Цел? Идти можешь?
— Я… У меня кружиться голова! — заявил химик, отряхивая с одежды снег. Сергей запахнул его в тулуп, похлопал по плечу:
— Руки-ноги целы — и ладно! А голова… Это от свежего воздуха! Ну, пошли!
Дорогой «язык» начал ныть — куда да зачем, это произвол, он будет жаловаться, это же киднеппинг, есть законы, он ничего не знает, это все ошибка, и нытье это продолжалось все то время, пока окольными путями Сергей вел химика к джипу, поджидавшему их в полутора километрах от въезда в превентарий.
Борис, конечно, спокойно спал, и только громкий стук Воронцова по двери машины разбудил его, заставил вскочить, и схватиться за монтировку.
— Свои, свои! — успокил друга Воронцов.
— О! А это кто? — удивился Борис, уставившись на «языка».
— Сейчас узнаем! — усмехнулся Сергей: — Пока могу только сказать, что он химик и любит гулять по ночам под звездами! Борь, давай-ка отъедем отсюда километров на пять, кабы они не хватились нашего гостя, да не начали искать!
Джип остановился на уютной поляне, проехав вдоль неприметной заснеженой речушки прямо по полям несколько километров. Дорога с редкими, по ночному времени, машинами, осталась далеко позади, за лесом, а от превентария они удалились вообще километров на семь-восемь.
— Ну вот! — зловеще сказал Воронцов, вылезая из машины: — Тут и будем разговаривать! Выходи! Имя?
— Горобко Валерий Константинович!
— Есть ли в вашем… лагере женщины?
Горобко изобразил на лице крайнюю степень удивления: