Твой девятнадцатый век

Какой бы это случай, хоть нескольким несчастным облегчить судьбу. Я помню, что в Сибири, где я еще ребенком была, называли ссыльных несчастными. Ну вот и выходит: „Жомини да Жомини…“»

На этом обрывается переписка Марии Рейхель с Марией Корш. Смерть настигла младшую. Марии Каспаровне на десятом десятке лет некому больше писать по-русски.

Мы почти ничего не знаем о ней в 1914-м, 1915-м, 1916-м.

Мировая бойня — она ее предвидела. Ее родина и родина ее мужа посылают миллионы людей стрелять, кромсать, отравлять, ненавидеть друг друга. Но ее не обманули рассказы о «русском варварстве» или «немецких зверствах».

Ей было, конечно, очень грустно, этой глухой умной женщине, родившейся в конце царствования Александра I и присутствующей при последних месяцах Николая II; читавшей свежие, только что вышедшие главы «Онегина» и свежие, только опубликованные сочинения Горького, Чехова, Леонида Андреева, Алексея Толстого.

Через ее квартиру шли пакеты для «Колокола» — а она толкует об Олимпийских играх и авиации.

Пишут о глубоких стариках: «Он мог бы видеть…», и далее идет список знаменитостей XIX века, которых он мог бы увидеть, «если б пожелал». Но — «мог бы», а не видел, и потому, может быть, и прожил так долго в родных горах, что «не видел», не волновался.

А она все видела на самом деле. На самом деле была посвящена в готовящееся похищение Герценом его невесты. На самом деле кричала «ewiva!» на улицах Неаполя зимой 1848-го.

Она умерла 20 августа 1916 года, за полгода до второй русской революции, на девяносто четвертом году жизни.

Я не верю в пропасть между молодостью и старостью в жизни отдельного человека («Ах, если б вы его видели молодым — орел, умница! А сейчас — глуп и нелеп…»).

Все, что есть в шестьдесят — восемьдесят — сто лет, было и в восемнадцать — двадцать, только в юности главное бывало иногда скрыто, неглавное — слишком очевидно, к старости же напластования уносятся — и открывается сущность, какой она была всегда.

Если «жил — дрожал», так и «умирал — дрожал». Из «жиром закрытого сердца княгини Марьи Алексеевны» не выйдет мудрого сердца Марии Каспаровны. «На редьке не вырастет ананас», — как говаривал в свое время умнейший старец, адмирал Мордвинов.

У начальника штаба Вольного слова была хорошая молодость в очень плохие для ее страны годы. Этой молодости хватило на всю почти столетнюю жизнь. Два века — XIX и XX — не состарили.

«Гений — роскошь истории», — повторял Александр Иванович Герцен: полагал, что человечеству недостает обыкновенных, хороших и свободных людей.

Рассказ последний Заключение

Прошлый век…

Десять «невыдуманных» рассказов о нем предстали пред читателем: наука и быт, гимназия и канцелярия, убогая бедность и самодовольное богатство, вершины духа и низины подлости…

Среди действующих лиц великий Пушкин и крестьянский бродяга Афанасий Петров; несравненный декабрист Лунин и один из странных его следователей Андрей Ивановский, сверкающий Герцен и скромный выпускник 3-й петербургской гимназии Владимир Чемезов… В эпизодах или мимолетно появлялись ученые и революционеры, поэты и музыканты, а также жандармы, императоры, моряки, солдаты, студенты, повара, рабочие, наконец, литературные герои: правота одних, заблуждения других, злобность третьих, доброта и гениальность четвертых…

Вслед за пушкинским монахом Пименом повторим о минувшем:

Давно ль оно неслось событий полно,
Волнуяся, как море-окиян!

Как непохож тот старый век на нынешний — какая огромная разница в технике, темпах, идеях… Но как нужен тот, девятнадцатый, своим детям и внукам! Нужен и отвагой своей мысли, и поэтичностью мечтаний; нужны его смех, его горести, ярость, его дух. Вступая в жизнь, оглядываясь вокруг, молодой человек обязан знать, какие добрые дары приготовил ему старичок — XIX (и другие еще более древние старцы): «твой девятнадцатый век» — бери лучшее, бери огонь, стряхивай пепел; вникай, примеряй, спорь, насмехайся, даже отталкивай — лишь бы не равнодушие, лишь бы не самодовольное — «я современный человек, какое мне дело до прошедшего!».

Прошедшее все равно незримо просочится в твое настоящее, но если ты не готов, если слаб духом или разумением — то не догадаешься, не поймешь, не осветишь свой век светильниками прошлого. А жаль!

Пройдет каких-нибудь 7000 дней, и наступит 2000 год: наш, XX, станет прошлым, наш XIX — позапрошлым… В чем-то они сравняются, как старые солдаты, вышедшие в разное время на покой, но сходящиеся для рассказов, воспоминании — каждый о своем.

Трудно представить, но все же рискнем: тем читателям этой книги, которые будут людьми 2010-х, 2020-х годов, кто поделится с внуками воспоминаниями своей молодости (когда-нибудь в 2040-х!), самим этим внукам и внукам внуков несомненно и не раз потребуется «канал связи» с былым, удлинение своих XXI, XXII, XXIII столетий — назад, в прошедшее… Способ же выйти на связь — в сущности прост: стоит, например, продекламировать: