Твой друг<br />(Сборник)

— Слушай, Лукман, мы все тебя очень уважали. И вот доктор, — он кивнул в мою сторону, — тоже о тебе хорошо говорил… Баранта у тебя жирная и от волков ты ее хорошо сберегаешь. И жена у тебя хорошая, и сын — большой человек в Махачкале, а ты… Ты же знаешь, что кто любит чабана, тот любит и его собаку… А ты что наделал? Как теперь народу в глаза глядеть будешь, а? Ну, скажи, пожалуйста.

Лукман молчал, и по его виду я понял, о чем он думает: «Ну зачем председатель так говорит? Мне и без того больно…»

Наступила неловкая, тяжкая минута: председатель ждал от виновника ответа, раскаяния, а тот не находил слов в свое оправдание. Желая хоть как-нибудь смягчить эту тягость, я промолвил:

— Ну что ж, потерянного теперь не вернешь.

Хотя я и не одобрял дикого поступка старого чабана, но мне было жаль его. Я видел, как он страдает.

— Конечно, Рагац был уже старый… — проговорил председатель, взглянув на меня, — но… он ведь колхозный.

Я чувствовал, что своим присутствием связываю председателя, мешаю ему быть более решительным и строгим, но в то же время у меня мелькнула и другая мысль: «А может быть, председатель наедине с Лукманом все это дело решил бы значительно проще и быстрее…» Мне показалось, что председателю хочется показать себя непримиримым к нарушителю колхозной дисциплины и в то же время он готов сделать небольшое снисхождение уважаемому человеку, Лукману.

Председатель вопросительно взглянул на меня — а как, мол, вы на это посмотрите? — затем вдруг резко взмахнул правой рукой, будто рубанул шашкой по воздуху, издав при этом высокий, досадливый звук: «Эх!» Наклонившись к столу, он развернул толстую конторскую книгу и тихо сказал:

— Ну, ладно, Лукман. Что с тобой делать? Давай запишем новую собаку.

Записав в книгу кличку собаки, пол и возраст, Гюль Ахмет Ахмедов спокойно проговорил:

— А теперь передай ее чабану Магомедову.

Лукман поднял голову и, весь подавшись к столу председателя, с тревогой спросил:

— Зачем передавать? Я с ней сам к баранте пойду.

— На зимовку пойдут помоложе, а тебе отдыхать надо… — все так же спокойно, но твердо сказал председатель.

Очевидно, Лукман воспринял это как наказание и растерянно спросил:

— Почему так? Почему не доверяешь?..

— Жалею тебя, Лукман, — ответил председатель и вдруг опять взорвался: — Ну, что ты хочешь? — И тут же, устыдившись своей резкости, сказал спокойнее: — Мы тебе полегче работу…

— Не надо мне полегче! — перебил его Лукман. — Я с барантой пойду. Разреши, пожалуйста. Хочешь, я еще одну собаку куплю? Доверяй мне, пожалуйста…

Вероятно, Ахмедов не ожидал от Лукмана такого резкого порыва и смущенно потупился.

— Я верю тебе, Лукман, — сказал председатель, — но если бы ты был на моем месте… подумай сам. Что скажут колхозники, если я тебя по головке буду гладить за нарушение нашего закона?..

На какое-то мгновение Лукман замер, наверно, сознавая, что председатель прав, а потом опять стал говорить свое, все более волнуясь и спотыкаясь на словах, которые туго приходили на ум:

— Возьми собаку, не надо держать у меня… Пусти проводником… Ноги мои еще ходят, глаза видят… Не обижай меня, пожалуйста… Я не знал, что Рагац пропадет. Я не хотел этого… Я друга потерял… Мое сердце болит… Мое сердце не может терпеть…

На этом Лукман оборвал свою нескладную речь и потупился. Крупные капли слез тяжелыми горошинами покатились по впалым щекам и упали на пол. Председатель отвернулся. Отвел глаза и я. Невыносимо тяжело смотреть на сильного мужчину, когда он плачет.

Тут я не выдержал, подошел к председателю и сказал:

— Пусть Лукман идет проводником… А Магомедов поведет баранту…

Лукман смотрел на председателя с такой трогательной надеждой, что тот заколебался:

— У тебя хорошие защитники, Лукман, но… Иди пока. А завтра зайди. Обсудим на правлении…

…Ночь была морозная и лунная. Сухая прохлада как будто звенела, бодрила.

Из аула Куруш выехали два всадника в бурках: один из них был большой, другой — поменьше. Казалось чудом, что низкорослая лошадка так легко везет великана. Это были Лукман и Гульнас. Они ехали в горы, на юг, туда, где высоко и далеко громоздились сахарные вершины горного снежного перевала.

Лукману разрешили идти проводником на зимовку в Азербайджан. А на другой день по этому пути пошла баранта нескончаемым потоком…

Василий Великанов Четвероногий поводырь

В госпитале

Познакомился я с ним в госпитале инвалидов Великой Отечественной войны.

Дежурная медицинская сестра проводила меня в массажную комнату. Около кушетки стоял массажист в белом халате, с засученными по локоть рукавами. Это был мужчина лет тридцати пяти, с прической на косой пробор, в темно-синих очках. Я поздоровался, массажист поклонился и, застенчиво улыбнувшись, тихо сказал:

— Пожалуйста, разденьтесь до пояса и лягте на кушетку.

Только тут я заметил: массажист слепой!

Все его бледное лицо было изрыто мелкими шрамиками, как будто подкрашенными зеленоватой краской.