Твой друг (Сборник по собаководству, 1979 г. Выпуск 2)

Скрип снега под сапогами хозяина и его голос заставили Аргуса встрепенуться. Он стряхнул со своей головы маленькие руки, поднялся с прогретой соломы и вылез на снег.

Зов хозяина повторился, и Аргус сделал несколько шагов навстречу, так как в зове было то непонятное властное, к чему он привык и чему всегда повиновался. Но было еще живо только что испытанное, и оно останавливало, не пускало. И Аргус остановился, прижав уши, понурившись и опустив хвост. Он чувствовал, что не в силах сопротивляться зову хозяина и сейчас побежит, виновато крутя хвостом. Но маленькая рука легла на шею, и это сделало его увереннее. При новом зове он только переступил лапами и насторожил уши.

Темная колеблющаяся тень легла на снег. Заскрипела калитка. Запах табака, солдатского нужника, сыпнотифозной сыворотки впился Аргусу в ноздри, лишил остатков уверенности. И он медленно двинулся к хозяину, извиваясь всем телом, мотая головой и хвостом, испытывая чувство гадливого презрения к самому себе.

Тень хозяина колебалась, косматилась.

— Собачка, собачка, — тихо позвал маленький человечек.

И Аргус повиновался.

Потом раздалось шипящее ругательство хозяина. Он вытянул руку в сторону человечка и приказал:

— Фас!

Аргус услышал этот всемогущий приказ, напрягся. В горле родился исступленный хрип, и ярость заколотилась о ребра. Он зарычал, готовый броситься и рвать врага. Но врага не было. Стоял маленький человечек, который только что ласкал его теплыми, легкими ладонями. Человечек стоял и доверчиво смотрел на Аргуса. Кровь застлала глаза, Аргус закружился на месте, высматривая врага, но не было бегущего или грозящего, и от ярости он уже почти ослеп.

— Фас! Фас! — повторялся властный приказ.

Ярость стала непереносимой, смертельной, казалось, что сейчас разорвется сердце, переполненное этой яростью и Аргус упал на снег, зарылся мордой, терзая зубами холодные комья, разрывая их лапами.

— Фас! Фас! — закричал хозяин, и его сапог впился Аргусу в бок, как раз слева, где изнывало переполненное яростью сердце. И сердце вздрогнуло от боли, прыгнуло вверх, подымая Аргуса с изрытого снега. И горло хозяина оказалось таким же мягким и податливым, как у других людей, и Аргус, преодолевая тошноту, сжимал на нем челюсти.

Он не слышал грохота выстрела. Ему показалось, что это звезды прошли сквозь него. Те звезды, о которых он так долго мечтал. И Аргус отполз от трупа, чтобы не слышать смрадного запаха крови и смертной испарины, положил морду на лапы и глубоко, облегченно вздохнул.

Владимир Калиниченко Я ВСПОМИНАЮ, КАК ЧЕЛОВЕКА Стихи о фашистской неволе

Я эту собаку запомнил, как человека…
Случилось такое в сорок четвертом. Зимой.
Игрался спектакль «Охота XX века»
перед шеренгой, застывшей от страха,
немой.
У коменданта была привязанность к догам.
И был экземпляр — казался слоном
среди всех.
Даже эсэсовцы боялись верзилу-дога.
И вот этот зверь шагнул величаво на снег.
И вывели жертву…
Стоял мальчишка, продрогнув.
Куда тут бежать? Он давно ослабел.
Комендант наклонился, подал команду догу,
и тот в два прыжка расстояние преодолел.
Обнюхав смертника, прошелся спокойно
рядом.
Был он великолепен в размашистом, легком шагу!
Вернулся дог к коменданту
и честным собачьим взглядом
сказал человеку пес:
«Ребенок ведь — не могу…»
Лагфюрер пожал плечами:
ему-то разницы нету.
Раскрыл кобуру у пряжки с надписью
«С нами бог».
Но, едва сверкнула вороненая сталь
пистолета,
в эсэсовское горло впился красавец дог!
… Дога четвертовали,
пустив под лопасти шнека…
Я вряд ли теперь найду в Сан-Пельтене
свой барак…
Но эту собаку
я вспоминаю, как человека,
единственного человека
среди фашистских собак.

Борис Рябинин ЯРАНГ — ЗОЛОТОЙ ЗУБ Повесть

Глава 1. «НЕУЖЕЛИ ЭТО ТЫ, ЯРАНГ?!»