Твой друг. Сборник по собаководству. Выпуск 3

Капитан первым понял, что впечатленцы пустотелые — телепаты. Интуитивно понял. Уже на Земле было установлено, что это — особый вид телепатии, избирательно действующий только на растения. Впечатленец проникает в душу цветка, и она раскрывается ему навстречу. Если бы не моя врожденная и широко известная скромность, то мог бы заметить, что к акклиматизации этих животных на Земле и я руку приложил. На корабле я отвечал не только за здоровье членов экипажа, но и за корабельную оранжерею. А мы везли на Землю, в числе прочих, и десяток впечатленцев. Под свою ответственность я впечатленцев не заморозил, а поселил в оранжерее. И что же? А то, что на обратном пути мы отказались от анабиоза, чтобы не проспать ту редкостную еду, которая начала вызревать в нашей оранжерее! И притом в огромных количествах. Впечатленцы все делали сами: пололи, удобряли, поливали… Нам оставалось только собирать урожай.

Нет, много я повидал диковин, больших и маленьких, на голограммах, в чучелах и живьем, но впечатленцы до сих пор поражают меня. Мы были потрясены, узнав, что питаются они пищей духовной — чистым созерцанием красоты. Так сказать, хорошими впечатлениями, за что и название свое получили…

О чем это я? Ах, да, об отдыхе. Занимается каждый своим делом. Вася, знаток телекинеза, сам с собой за двоих в пинг-понг играет, Лев Матюшин читает справочник гиппопотамовода-любителя и хихикает чему-то, картограф пишет портрет, а я удаляю из мозга осколки черепной кости. Капитан же, налюбовавшись впечатлением, стал рассматривать портрет.

— Любимая девушка, — застенчиво объяснил картограф. И добавил: — По памяти рисую. Генетической.

— Сильная вещь, — одобрил капитан. — Кстати о красоте: ты куда собаку дел? — это он уже у меня спросил.

Отвлекаться во время операции нельзя, и я не задумываясь ответил:

— Куда б я ее дел? Не девал я ее.

— Я спрашиваю, где Тишка?

Тут только до меня дошло, что капитан спрашивает, где Тишка? Где она может быть? Ну, сидит как обычно в кресле, чтобы ее мог видеть каждый и она видела всех. Каждая собака так любит. Но в кресле ее не было! В результате судорожного аврала, возникшего стихийно, было установлено, что Тишки нет ни на катере, ни в его окрестностях. Ничего себе, сюрприз!

Когда мы отдышались от беготни и криков, капитан никого не упрекнул.

— Собаки нет, — констатировал он. — А с орбиты мы должны стартовать через три оборота. Значит, Цедну мы должны покинуть завтра в это же время, чтобы за оставшихся два оборота подготовиться к старту. Спрашиваю всех, что будем делать?

Наш капитан не терпел совещаний. И если он сказал: «спрашиваю всех», то, значит, положение было из ряда вон. Надо было что-то делать.

Тут я поступил так, как поступил бы каждый член нашего экипажа. Сделал шаг вперед и сказал:

— Капитан, это я проворонил Тишку, И если мы все улетим, то она может плохо о нас подумать. Но и оставаться всем не имеет смысла. Останусь я один. И если Тишка пока еще не съедена, я найду ее. Цедна — хорошая планета, ее так и так будут осваивать. Мы с Тишкой здесь подождем.

Я видел, как потупился Лев Матюшин, конечно, потому, что не успел шагнуть раньше меня. Я видел, как дернулся кадык у Васи Рамодина — это он гордился мной.

Капитан долго смотрел на меня в упор, потом качнул головой и сказал:

— Да, непросто командовать такими людьми. Нет, не просто. — Он замолчал, и в тишине было слышно, как сучит ногами мой муляжный больной, видно, я что-то напутал с двигательными центрами. Капитан выключил оперируемого и добавил ни к селу ни к городу:

— Что пеньком об сову, что совой о пенек… — Так он закрыл совещание, не сообщив о своем решении.

На другой день мы не улетели. Капитан поговорил со звездолетом, и там сочли достаточным и одного оборота на орбите для удовлетворительной подготовки к старту. Мы бродили по окрестностям, далеко обходя свиноподобных, которые как нарочно обязательно попадались нам на пути, заглядывали в Щели между скалами, исходили криком у каждой заросли. И все напрасно. Тут кто-то вспомнил, что последним видел Тишку все-таки я, и пришлось дать подробный отчет.

— Все, — говорю, — было, как обычно. Когда я позавчера утром умывался, Тишка обрычала меня за то, что я долго копаюсь. Потом мы с ней ели кашу, и я рассказывал ей, какая она у нас красивая. Какие у нее замечательные блестящие глаза и черненький холодный нос, вокруг которого белый подшерсток, а из темных точек на нем топорщатся усинки…

В этом месте Вася вздохнул.

— Какая замечательная у нее шерстка, желтенькая на животике, коричневая — на боках и почти черная — на спине. И что Тишка может гордиться собой, потому что тот, кто хоть раз видел ее, не может не согласиться, что видел самую красивую и умную из собак. Тишка поощрительно подскуливала, хотя и знала, что я преувеличиваю ее достоинства.

— А ты и не преувеличивал, — прервал меня капитан. — Она такая и была.

Закончили мы погрузку, увязку и утряску, не глядя друг на друга. В должный момент заняли места по вахтенному расписанию, и капитан включил Маком — наш малый корабельный мозг.