Твой друг. Сборник. Выпуск 2

Какой он стал — не узнать! У него кровоточили десны, бока ободраны, проступили ребра, шерсть стала тусклой и висела клочьями.

Один… один среди врагов… И он — сдался. Крызин мог торжествовать. Сдался все-таки!

И не стало Яранга, друга. Появился свирепый, угрюмый зверь с диким блеском в мрачных глазах — помощник изверга Крызина… Вместе с предателем он теперь работал на оккупантов. Он уже участвовал в облавах на мирное население, конвоировал задержанных. Однажды в него угодил кирпич. Предназначался, вероятно, Крызину, а попал в собаку; а может, и ему, Ярангу, они теперь стоили друг друга… А ночью он подолгу лежал в своей клетке без сна и думал свою горькую собачью думу. Чем он был полон в эти тяжкие безмолвные часы? Переживал ли вновь то радостное светлое время, которое пришлось на первую половину его жизни? Или одна лютая злоба кипела в еще недавно преданном сердце? Если тогда, в начале жизни, его учили служить людям, то теперь принуждали быть их врагом…

… Было утро, когда Крызин, как обычно, вывел Яранга из клетки. И вдруг знакомый и такой бесконечно дорогой и волнующий запах ударил в ноздри овчарки… Да, здесь недавно прошел один из близких Ярангу людей, он не мог ошибиться… Значит, они существуют, они где-то недалеко! Яранг задрожал. На минуту он даже потерял способность ориентироваться. Откуда ему было знать, что совсем недавно отсюда увезли на расстрел его бывшую старшую хозяйку, что в этот момент, может быть, она уже мертва и покоится в общей могиле… Он понимал лишь, что она была тут и ушла. Этого достаточно для него.

Яранг поднял голову. Он был снова прежний Яранг — смелый, неукротимый пес. Мощно и сильно заработал инстинкт, снискавший собаке славу вернейшего существа на свете. Один быстрый взгляд, чтобы оценить обстановку. Ворота комендатуры открыты, а солдат-часовой зашел за угол и притулился у стены, потягивая папироску. И сам Крызин, кажется, ослабил внимание…

Резиновой дубинкой палач выколотил волю не у одного человека. Он полагал, что достиг того же и с этой собакой…

Откуда взялись силы! Прыжок Яранга был также могуч и молниеносен, как в самые лучшие времена, когда пес был сыт, выхолен и налит мускулами. Толчок отбросил Меченого назад, прижал обеими лопатками к земле, а костлявое тело Яранга в мгновение ока оказалось в нескольких метрах от него. Поводок лопнул. Яранг саженными прыжками понесся к выходу со двора. Сзади неслись крики, брань. Мелькнуло растерянное лицо солдата-часового; он поспешно стягивал винтовку с плеча. Хлопнул выстрел — это стрелял из пистолета Крызин. Сердито, как оса, провизжала пуля. Один дом, другой, конец квартала, поворот… и вот уже стены зданий встали защитой между беглецом и преследователями. Затем начался длинный пустырь с кучами битого кирпича и остатками стоявших здесь до войны построек. Яранг продолжал рвать упругий свежий воздух громадными плавными прыжками; потом, уже вне досягаемости для ружейного выстрела, перешел на рысь, стелясь над заснеженной землей, постепенно успокаиваясь и налаживая ритм движения, как хорошо отрегулированная машина…

Глава 14. ПОБЕГ ПОД БОМБАМИ

На рассвете арестованных, полураздетых и полубосых, стали выгонять из камер на мороз. Выкликали по номерам. Длинная шеренга изможденных людей выстроилась на плитах тюремного двора. Некоторые еле стояли на ногах, их поддерживали товарищи. После пересчета всем приказали лезть в грузовики.

Уже по составу увозимых было ясно, что их ждет. Увозили педагогов, инженеров, врачей, передовиков предприятий, бывших работников советских учреждений. Среди них были Елена Владимировна и сосед Таланцевых, не сумевший когда-то столковаться с Ярангом. Он держался все время около Елены Владимировны. Эпизод у зубоврачебного кресла был забыт, а может быть, стал казаться даже милым. Главное теперь было то, что это бледное серое утро для них — последнее.

Чего навидалась за это время Елена Владимировна, того и рассказать, пожалуй, сил не хватит. Как она выстояла, вынесла! Их морили голодом. Им давали соленое и отказывали в питье. Свистели розги. Пьяные гестаповцы, дыша винным перегаром, со свиными рылами вместо лиц, измывались, хохотали, тыкали зажженными папиросами. Все выдержала, не сказала ничего.

Теперь — конец. Уж скорей бы!

Моторы зарычали, распахнулись тяжелые ворота, белые обшарпанные стены стали быстро удаляться.

Миновали городскую окраину. Значит, где-то в лесу, в укрытом от глаз людских овраге…

Последнее путешествие, последний скорбный путь…

Елена Владимировна не ощущала страха смерти. Все время перебирала в памяти: не сказала ли лишнего, не обронила ли хотя бы одной мелочи, которая могла оказаться роковой, — роковой не для нее, о себе она не думала.

Как она кляла себя за неосторожность с портретом дочери! Она признавала главенство мужа во всех вопросах; как не прислушалась к его словам в тот раз, сама не поймет.