Твои глаза — моя погибель

— Нет, не удивились бы. Ведь я ношу лифчик. Он не позволит моим двойняшкам вывалиться наружу.

Пэм привычно подавляла вздох — у Мейды на все находится ответ.

— Допустим, но нехорошо ведь демонстрировать окружающим нижнее белье.

— Почему? У меня красивый лифчик. А трусики ваще шик!

— Вообще, — поправляла Пэм.

— Да, бельишко у меня дорогое — от Мери Краун. Зачем его прятать?

Вопрос был не риторический, Мейда искренне пыталась понять, почему не может показывать предмет своего туалета, ведь он красивый.

Подобными вопросами Мейда частенько загоняла Пэм в тупик. Ну как, скажите на милость, объяснить этой великовозрастной дурехе, что хорошо, а что плохо, если она как будто даже не подозревает о существовании наработанных веками правил поведения в обществе!

Разумеется, Пэм пыталась объяснять — чувствовала себя обязанной отрабатывать деньги, которые платились ей за обучение, — однако результатов почти не добивалась. Девятнадцатилетняя Мейда была всего на шесть лет младше ее самой, но словно принадлежала к другой эпохе. Случалось, Пэм засматривалась в глаза Мейды, однако совсем не из-за их красоты. Из-за выражения. Эти глаза словно принадлежали существу из иного мира, где нет и никогда не было безумных войн, кровавых революций, преступности, тяжкого труда, чудовищной эксплуатации одних особей другими, а есть только ласковое солнце над головой и голубая высь, из которой регулярно сыплется манна небесная.

В то же время Пэм знала, что Мейда недавно окончила школу, где ей должны были прочесть курс истории, изобилующей всем вышеперечисленным.

Допустим, девчонка пропустила лекции мимо ушей и на занятиях только присутствовала, но ничему не училась, однако манна небесная уж точно на нее не просыпалась. Хотя бы потому, что тут, в Лос-Анджелесе, Мейда должна была добывать себе средства к существованию. Правда, здесь тоже возникали вопросы. Насколько Пэм знала, Мейда приехала в город по приглашению родственников и у них же работала сиделкой. Учитывая степень ее образованности и уровень развития, место как раз по ней. В то же время ни одна сиделка, даже самая опытная и исполнительная, не смогла бы тратить на шикарные тряпки столько денег, сколько уходило у Мейды. Скромного жалованья сиделки на это просто не хватило бы.

Но раз уж одежка обходилась недешево, то, следуя логике Мейды, в ней грех было не покрасоваться — пусть даже речь идет о лифчике. Аргументы Пэм относительно нарушения правил хорошего тона ею не воспринимались.

— Знаю, знаю, куда ты гнешь, — усмехалась Мейда. — Вся эта... — следовало соленое словцо, — называется условностями. А я их терпеть не могу!

— Мало ли что, — не сдавалась Пэм. — Не станешь же ты утверждать, что у вас в деревне... прости, забыла название...

Мейда была родом из штата Кентукки, ее отец-фермер выращивал кукурузу, а как называется деревня, Пэм запамятовала.

— Донкиз-Брей, — подсказала Мейда.

И Пэм поневоле удивилась, как умудрилась это забыть. Донкиз-Брей (Ослиный крик) — надо же было выдумать! С другой стороны, только деревня с подобным названием и могла, наверное, взрастить такое непосредственное и раскрепощенное дитя природы, как Мейда Фетчер.

— Так вот, — продолжила Пэм, — я никогда не поверю, что у вас в деревне дамы ходят, выставив лифчик на всеобщее обозрение.

— Дамы? — задумчиво произнесла Мейда. — У нас в деревне? Что-то я не замечала там никаких дам...

В золотисто-карих глазах Пэм промелькнуло удивление, но затем она сообразила, что Мейда попросту не понимает ее.

— Хорошо, пусть не дамы. Но женщины-то в вашей деревне есть?

Мейда рассмеялась.

— Хоть пруд пруди!

— Замечательно, — пробормотала Пэм. — Назови хотя бы одну.

— Ну, к примеру, есть у нас соседка Лу Джефферсон. Это справа, а чуть ниже по улице есть Марта Хэтфйлд, потом Сюзи Смит, Эмми Литлби... А зачем они тебе?

— Сейчас поймешь. Теперь скажи, видела ты когда-нибудь вашу Лу или, скажем, Марту идущими по улице в блузке нараспашку и с лифчиком на виду?

— Лу? — хихикнула Мейда. — Марту? — Она залилась смехом. — Ну ты скажешь! Да они же старые грымзы, им лет по тридцать пять, не меньше. И потом, Марте просто нечего показывать, она плоская как гладильная доска! А Лу...

— Но в расстегнутых блузках ты их не видела, верно?

Мейда состроила гримасу.

— Пример не годится. Лу и Марта — деревенские тетки, в моде ничего не смыслят, одеваются как... как... деревенские тетки!

Пэм вздохнула.

— Ладно, вот тебе другой пример. Можешь ты представить, чтобы свой лифчик выставила на всеобщее обозрение, скажем, Мишель Обама?

Вопрос явно застал Мейду врасплох. Наблюдая за ней, Пэм подумала: сейчас спросит, кто такая Мишель Обама.

— А кто это? — сморщила Мейда лоб.

Пэм тонко улыбнулась.

— Ты нашего президента видела когда-нибудь?

Мейда задумалась.

— Такой высокий, худощавый, зовут Обама, его еще по ящику каждый день показывают?

— Правильно, — кивнула Пэм. — А с ним часто бывает женщина, тоже высокая и стройная. Вот ее-то и зовут Мишель.

Брови Мейды удивленно взлетели.

— Так ведь это жена Обамы!