– Он опоздал, сказал – на маршрутке доедет, – пофигистичным тоном ответил Серёга, поочерёдно пожимая руки товарищам. Они, как оказалось, были давно знакомы. Только когда очередь дошла до меня, он представился.
– Блин, от тебя требовалось всего одно – привезти Пухлого сюда, – Костя с досадой цыкнул и пошёл домой за телефоном. – А если он сольётся теперь?
– Не сольётся, я с ним говорил минут десять назад, он уже в пути, – Серёга принял приготовленный для него штрафной стакан, чокнулся с остальными и под недовольное кряхтение своей особы опрокинул его.
Я почти с отвращением наблюдал за процессом. Всё же водку пить в такую жару – издевательство над самим собой. Костя скрылся в доме, видимо, пытаясь дозвониться до того самого Пухлого. Я понятия не имел, ху из ит, но искренне сочувствовал ему, поскольку сам две недели назад добирался сюда на этом аттракционе вонючих ног и потных подмышек.
Довольно скоро компания разделилась на мэ и жо, в разных концах стола пошли свои разговоры. А я просто ел. Я вдруг понял, что если у меня и были положительные эмоции по возвращению из армейки, то все они так или иначе были связаны с едой. Год гречи и перловки ни для кого бесследно не проходит. Я смаковал сочный свиной шашлык, закусывая его для свежести ощущений огурцами и зеленым луком. В тот момент мне казалось, что нет на земле другого счастья. И я боялся только одного: обожраться, как в детстве на семейных торжествах, до тошнотворного состояния. Тогда до меня мелкого никому особо не было дела, и я тащил в рот всё подряд. И если сестра вовремя не останавливала меня, заканчивалось всё очень плохо.
– Женя, а ты правда в морфлоте служил? – внезапно спросила одна из девушек, миниатюрная со светлыми короткими волосами. Костян точно говорил, как её зовут, но думал я в тот момент о хозяйском физалисе, который эта курица раздавила. В принципе, в системе дачных ценностей физалис стоял не так уж высоко, но можно было бы и смотреть под ноги.
Я поднял на неё глаза, пытаясь во взгляде передать своё нежелание коммуницировать. Стоял же себе – не отсвечивал, ну чё началось-то?
– О, Пухлый! – насмешливо воскликнул Серёга, переведя всё внимание на опоздавшего товарища.
Кто бы он ни был, я был ему благодарен. Вспоминать о службе мне не хотелось отчасти оттого, что в этом не было ничего весёлого, отчасти из-за чувства вины. В последнее время чем больше я об этом думал, тем чаще приходил к выводу, что и в случае с Настей, и с болезнью сестры, я сам налажал. Я будто занимался какой-то бесполезной для всех, кроме моего армейского начальства, хернёй вместо того, чтобы быть рядом с теми, кому я действительно был нужен. Конечно, я писал им письма, в этом я прям мастер. Но толку от них, как оказалось, не было никакого.
– Всем привет! – произнес тихий и какой-то приторно-дружелюбный голос у меня за спиной. Я обернулся и увидел тебя красного, взмокшего, но отчего-то со счастливой улыбкой на лице. И хотя меня одолевали сомнения, я всё же признал в тебе того самого курьера из доставки жратвы. Ты почему-то тоже узнал меня, кивнул и улыбнулся ещё шире. И это удивило, ведь для курьеров обычно все клиенты на одно лицо. А я даже не клиент.
В этот раз на тебе, конечно, не было формы и сумки этой огромной, в которую при желании тебя можно было засунуть целиком. Но ты почему-то выглядел всё так же услужливо. Большие светлые глаза смотрели заискивающе. Ты как будто чего-то ждал от меня, и от осознания этого мне становилось не по себе.
– О, Пух! – Костян подошёл сзади и закинул руку тебе на шею. – А я тя потерял. Чего трубку не брал, засранец?
Со стороны это выглядело ржачно. Вы двое, полные противоположности, походили на персонажей компьютерной игры. Он был почти на две головы выше, но пытался повиснуть на тебе.
– Извини, – снова этот тихий голос, на этот раз виноватый. Ты разорвал наш непроизвольный зрительный контакт и отвел взгляд в сторону. – Мне нужно было маме помочь перед отъездом. Думал, что успею, но всё же опоздал.
– Ну, мама – это святое! – провозгласил Серёга торжественно, будто тост, и поднял стакан.
Ты нехотя потянулся за ним, но Костян тебя опередил.
– Пух не пьёт водяру, – сказал он, забирая стакан. – Пиваса ему плесни. Так, а чё за шашлыком у нас никто не смотрит, что ли?!
Костя прошёл к мангалу и потащил тебя за собой. Вы переговаривались еле слышно, и на лице у Костяна снова появилось это лисье выражение. Я дожевал свой последний кусок, взял из-под стола банку пива и вернулся к бане. Пусть остальным было пофиг, но моя душа требовала горячей парной для полного удовлетворения.
Остаток дня я вынужден был наблюдать, как Костян всячески изводит тебя. А ты терпел тычки, пинки и оскорбления с наитупейшей снисходительностью на лице, и только время от времени, когда смотрел в мою сторону, во взгляде появлялось что-то близкое к отчаянию. Я не мог понять, какого хрена ты не остановишь всё это, если тебе не нравится. Но ты молчал, и остальные делали вид, будто так и должно быть, так что я тоже не стал вмешиваться.