Твой маленький монстр (СИ)

— А вы разве не этого добивались? — девушка смотрит жёстко, с плохо скрытой неприязнью, справедливо обвиняя меня в случившемся, однако ведёт себя так, словно подобный произвол для «Скважины» в порядке вещей. Тот мимолётный всплеск сострадания, вырвавший её крик при виде разбитого лица Рината, теперь надёжно скрыт за ледяным спокойствием. Хотя, чему тут удивляться? Как администратор этого притона она наверняка много чего повидала. — Не волнуйтесь, жить будет. У шефа к нему особое отношение. Это не первый раз, ребята знают своё дело, бьют аккуратно. Чисто, чтобы помнил своё место.

— Аккуратно? Да вы лицо его видели? За что с ним так?!

— Нас это не касается, — мелькнувшая на бледном лице тревога настораживает, но Марина складывает руки на груди с таким упрямым видом, что становится ясно — ответов мне не получить.

— Я требую, чтобы его уволили! — в отчаянье выпаливаю приготовленные заранее слова, с той лишь разницей, что теперь это не акт мести, а попытка спасти Рината. Здесь он долго не протянет.

— На каком основании?

Скептически выгнутая бровь Марины ясно даёт понять, что моё требование ни кем всерьёз рассматриваться не будет.

— Он неадекватен и, как следствие опасен.

— Да что вы говорите…

За ироничной усмешкой девушки сквозит подлинное сочувствие Ринату. Даже в этой клоаке человеческих пороков он сумел вызвать к себе хорошее, светлое отношение. Я уже и сама не в силах определиться кто же Ринат на самом деле — подлец или жертва. Во всяком случае, отсюда его точно не вытащить пока он сам того не захочет. А рассказать обо всём отцу, равносильно тому, чтобы вывалить всю эту грязь Илоне. Да и кто запретит совершеннолетнему парню жить так, как ему нравится? Трошин никого слушать не станет.

— Ещё раз прошу прощения за произошедший инцидент, — Марина то и дело поглядывает в окно, выходящее на задний двор, и всё сильнее хмурится. — Его кхм… танец запишем на счёт заведения.

Нервно одёрнув пиджак, она повторно окидывает меня брезгливым взглядом, наверняка окрестив про себя пустоголовой, развратной истеричкой. Так и есть. Как бы то ни было, терпеть и дальше её молчаливое порицание я не собираюсь.

— Так его уволят?

— Нет, — ответ звучит с долей сожаления, но твёрдо. — Уходите, пожалуйста. Единственное, что вы можете для него сделать — помолиться. Больше никто и ничто ему не поможет. Обратитесь в полицию — парень просто исчезнет. Нет тела — нет дела.

Куда же он впутался, глупый?

— Всего хорошего, — сипло прощаюсь, кидая быстрый взгляд в висящее на стене зеркало, и невольно ахаю: шея и ключицы сплошь покрыты темнеющими засосами. Отец будет в ярости. И поделом мне.

— Держите — Марина осторожно касается моей руки, протягивая тонкий терракотовый шарф. — Вам он нужнее.

Мой испуганно-вопрошающий взгляд остаётся без ответа. Секунду назад эта девушка смотрела с нескрываемым осуждением, и вдруг проявляет такую заботу. Что это — женская солидарность, жалость, мудрость? Что?!

— Спасибо, — пристыжено принимаю шифоновую вещицу и, замешкавшись у самой двери, всё-таки тихо оправдываюсь: — Ему здесь не место.

— Знаю.

Лёгкий шарф, обмотанный вокруг шеи, душит сродни свернувшемуся удаву. Детские страхи с новой силой напоминают о себе дрожью в коленях и холодной испариной на лбу. Но так даже лучше. Так легче не думать о том, что сейчас происходит с Ринатом, не представлять каково ему. В голове не укладывается, как человек добровольно может позволить так с собой обращаться. Ему настолько нужны деньги? Сегодня же аккуратно поговорю с отцом, пусть найдёт ему хоть какую-то работу у себя в фирме, раз Трошин ценит свою независимость больше здоровья и самоуважения. А дальше Ринат пусть сам решает, как быть.

Боюсь за него, глупого, а как помочь не знаю. Чёрт! Ну не знаю я, что ещё можно сделать! Не силой же его отсюда тащить!

Владлена я нашла там же, где и оставила — у барной стойки. Хмурого и изрядно окосевшего.

— Тебе ещё за руль садиться, не забыл?

— Не нуди. Есть такая услуга, очень полезная, трезвый водитель называется. Слышала о таком?

— Слышала. Звони.

— Давно уже. Это ты, малая, задержалась. Я думал, танца окажется достаточно, чтобы уяснить, по кому ты льёшь слёзы и губишь свою молодость. — Владлен небрежно, одним пальцем приподнимает край терракотовой ткани, и брезгливо кривит губы. — Фу, как пошло. Никогда не позволяй мужчинам вытирать о себя ноги.

— Если бы все женщины придерживались твоих правил, на что бы ты пил свой виски? — желчно парирую я.

Дядя мне действительно дорог. Долгие годы он был мне духовником, посвященным в самые сокровенные тайны; жилеткой, в которую я беззастенчиво плакалась, когда совсем было невмоготу; единственным другом, в конце концов! Но сейчас его замечание жалит.