Мы никогда не могли удержать руки далеко друг от друга.
Я моргнул, возвращаясь к настоящему, и сосредоточил взгляд на Алли, следя за каждый ее шагом. Я смотрел, как она двигалась, разговаривала с людьми, часто улыбаясь, как она слушала, что они говорят, и мне требовались все силы, чтобы не пересечь зал и не схватить ее. Пальцы крепко сжали бокал, другой рукой я вцепился в ремешок своей камеры, пытаясь сдержать закипающий гнев и продолжая, молча, наблюдать за ней.
Улыбка Алли все еще была застенчивой и сладкой. Ее поза по-прежнему говорила о неуверенности, как будто ей было не совсем комфортно на спектакле, разыгрывающемся вокруг нее. Может, она не изменилась полностью.
Мои глаза сузились, когда я понял, что изменилось. Отсутствовала ее обычная грациозность, и Алли слегка хромала при ходьбе.
Подвернула лодыжку? Не похоже.
То, как она ходила, говорило скорее не о временной травме, а как будто сейчас это было частью нее.
Я пялился на Алли, не сводя с нее взгляда, мысленно умоляя посмотреть на меня.
Увидеть.
А потом это случилось. Она посмотрела.
Алли моргнула и уставилась на меня, застыв на месте. Я свирепо сверлил ее взглядом, теряясь в дымке воспоминаний о том, как ее глаза всегда смотрели на меня.
С теплом и заботой. Наполненные желанием. Мерцающие от гнева. Залитые слезами. Переполненные любовью. Всегда такие эмоциональные. Так легко читать.
Красивый оттенок ее глаз постоянно менялся, отражая настроение и эмоции – я видел их голубыми, когда она была счастлива, мягкими мшисто-зелеными, когда уставала или грустила, и глубокими синевато-серыми в тех редких случаях, когда она сердилась.
Я никогда прежде не видел таких глаз, поэтому постоянно фотографировал. Я знал их оттенки наизусть – всегда мог ее прочитать.
Но теперь глаза Алли были другими; она смотрела на меня с выражением, которое я не узнавал, с равнодушием, каким я никогда прежде в них не видел. Они всегда были наполнены жизнью, когда она была со мной, и никогда растерянными и пустыми, какими она рассматривала меня сейчас.
А затем Алли нахмурилась и отвела взгляд.
Отпуская меня.
Кулак сжался вокруг стекла, моя рука дрожала так сильно, что я был уверен, стекло треснет в любой момент, вонзаясь в кожу и заставляя ее кровоточить.
Точно, как мое сердце кровоточило в груди от ее безразличия ко мне после всего, что между нами было.
- Адам?
Я повернулся к шокированному голосу рядом.
- Какого черта ты здесь делаешь? – прошипела Эмма, сузив свои темные глаза. – Как ты вошел?
Я кивнул лучшей подруге Алли, делая глоток скотча, позволяя ожогу расслабить образовавшийся в горле комок.
- Пришел поздравить молодую пару. Увековечить сей счастливый момент. – Я указал на висящую на плече камеру.
- Ты не можешь здесь находиться! Не имеешь права! – продолжила возмущаться Эмма.
- Это я-то не имею права? – огрызнулся я.
Эмма шагнула вперед.
- Ты сам решил уйти. Ты не можешь так с ней поступить. Оставь ее в покое.
Я недоуменно уставился на нее. Я решил уйти? Какого хрена она говорит?
Она схватила меня за руку.
- Пожалуйста, Адам. Если у тебя были хоть какие-нибудь чувства к ней, уходи. Уходи сейчас же. Я тебя умоляю.
- Я хочу поговорить с ней.
- Зачем?
- Чтобы получить хоть какие-то гребаные ответы.
Она покачала головой.
- Она не сможет дать их тебе. Неужели ты не понимаешь?
- Нет, Эмма, не понимаю. Я ни черта не понимаю, что произошло.
Эмма озадаченно посмотрела на меня, а затем перевела взгляд за мое плечо. Ее глаза расширились, но прежде чем она смогла что-либо сказать, я услышал позади себя голос, который наводнял мои воспоминания днем и преследовал во снах ночью. Голос, который раньше успокаивал меня, но теперь вызывал вихрь эмоций: гнев и разочарование, смешанные с нуждой и желанием.
Ее голос.
Мой Соловей.
- Эмма? Какие-то проблемы?
Я неловко развернулся, отталкивая Эмму в сторону.