Твои, Отечество, сыны

В адрес нашей дивизии приходило много патриотических писем и из других воинских частей, соединений. В одном из таких писем зенитчики-артиллеристы писали, отмечая ратные подвиги наших бойцов и командиров:

«Слава красноармейцу Данкину, истребившему штыком и прикладом четырех фашистских солдат. Слава сержанту-комсомольцу Варежному, который пробрался в расположение противника, вывел из строя три вражеские машины и забросал связками гранат дом, где нашел свой бесславный конец взвод немецких вояк. Слава младшему лейтенанту Завгородному и его орудийному расчету, разбившему две бронемашины и одну автомашину с пехотой и уничтожившему прямой наводкой большое количество гитлеровцев!

Имена героев будут золотыми буквами вписаны в историю Отечественной войны, в историю нашей Родины. Их бессмертных подвигов вовек не забудут благодарные потомки».

В этом же письме боевые друзья сообщали нам о своих ратных подвигах в борьбе с фашистскими захватчиками: «В боях за переправу на реке С. мы четыре дня сдерживали натиск врага, дав возможность нашим войскам занять новый рубеж. Батарея отвлекла внимание 22 вражеских пикирующих бомбардировщиков, летевших со смертоносным грузом к передовым позициям.

В ходе неравного поединка с вражеской авиацией наша зенитная батарея сбила четырех стервятников. В бою пали смертью храбрых лейтенант Фридман, ефрейтор Сырцов и бойцы Дойнер, Матвеев, Титченко и Поздышев.

Мы поклялись отомстить за смерть товарищей и клятву сдержали: под городом О. в ноябре сбили еще два немецких самолета.

Мы дали слово: ни один вражеский самолет, поднявшийся в нашей зоне, не уйдет, будет сбит.

Народ и партия высоко оценили наши боевые дела. Двенадцать бойцов, командиров и политработников части товарища Баранова награждены орденами и медалями Союза ССР».

Эти письма в свободные от боя минуты политработники читали бойцам и командирам на коротких собраниях и митингах. Они воодушевляли нас на подвиги в борьбе с фашизмом, напоминали каждому, что против гитлеровской Германии поднялся весь советский народ.

День за днем проходили в напряженных боях. Зима выдалась холодная, в январе ударили сильные морозы. По по-прежнему днем и ночью, в пургу и мороз отважные воины крепко держали оборону.

В первой половине января 1942 года, когда дивизия занимала оборону в районе Старые Саввины — Головиновка — Михайловка, мне позвонил начальник медсанбата майор Пустовойтов.

— Сообщаю вам приятную новость, — сказал он, — Жизнь Михаила Косолапова сейчас вне опасности.

Я очень обрадовался.

— Где находится Косолапов?..

— Пока в медсанбате. Мы собираемся отправить его в глубокий тыл для дальнейшего лечения. Но он категорически отказывается оставлять дивизию.

— Как он себя чувствует?

— Потерял много крови; ему оказана необходимая медицинская помощь. Теперь он значительно окреп, чувствует себя хорошо.

— Я приеду навестить Косолапова. Вместе и решим, как с ним быть.

Вскоре я был в медсанбате; в белом халате вошел палату. Врач подвел меня к одной из коек. На ней лежал неподвижно, весь оплетенный марлевыми повязками, человек, в котором трудно было узнать Мишу.

— Восемнадцать пулевых ранений, — негромко сказал хирург. — Три — тяжелые, остальные — средние и легкие. Серьезных повреждений нет, однако ему придется долго лечиться.

Михаил спал. Дыхание было прерывистым и тяжелым. Мы решили не будить его.

— Человек исключительной силы воли, — тихо сказал хирург. — Перенес операции без единого стона. Но не хочет и слышать об эвакуации в тыл.

Оказалось, хирург знал подробности нашего приключения. Косолапов рассказывал ему, что очень волновался за меня и Шевченко. Он считал, что, поскольку самолеты противника застигли нас в открытом поле, оставался единственный выход — спрятаться под машиной. Во время первого налета истребителей он не был ранен. Поэтому остался под мотором и на второй залет. Машина получила 122 пулевые пробоины, и Косолапов уцелел каким-то чудом. Он был уверен, что моторная часть машины сохранила ему жизнь.

Я поблагодарил хирурга за помощь, оказанную Михаилу, и приказал отправить его в глубокий тыл.

— Надеюсь, после лечения он вернется в строй, в родную дивизию. Передайте, что я с радостью его встречу.

Однако на протяжении всей войны встретиться с Косолаповым мне не довелось.

А с нашей злополучной машиной я и Шевченко встретились под Щиграми, когда дивизия вела здесь оборонительные бои. Впрочем, пожалуй, неверно называть нашу бывалую «эмку» злополучной. После среднего ремонта она служила мне в течение всего 1942 года и побывала в серьезных переплетах во время нашего отхода от Харькова до Волги… Только после волжской битвы я и Шевченко расстались с «эмкой», расстались трогательно, как с испытанным другом, который не раз выручал нас из беды.

Быть может, мы и не бросили бы свою «старушку», но после разгрома гитлеровцев на Волге я получил трофей — новенький «оппель-адмирал», принадлежавший самому Паулюсу. Вот на него мы с адъютантом и пересели, отправив «старушку» в тыл.