Твои письма не лгут (СИ)

Но тут меня внезапно осеняет — я видела его совсем недавно в библиотеке. Тот импозантный мужчина, который проходил мимо читального зала с библиотекаршей. В тот момент мне казалось, что он даже не заметил меня. Да и я не обратила должного внимания. Не признала давно знакомые черты лица.

— Он лжёт? — сглотнув несуществующую слюну, обращаюсь к родителям. Они напряжённо молчат. И тогда я срываюсь на крик. — Отвечайте!

Голова тяжелеет. Очень туго соображаю. Видимо, мне вкололи двойную дозу неизвестного препарата. Невольно подаюсь вперёд, но тело плохо слушается.

Мама вновь начинает плакать и скрывает лицо за носовым платком. Отец виновато отводит взгляд. Я едва сдерживаюсь, чтобы не подойти и хорошенько встряхнуть их обоих. Им повезло, что сейчас я слишком слаба. Злость перекрывает другие эмоции.

— Подождите снаружи! — небрежно приказывает профессор моим родителям. — Сейчас только помешаете ей соображать.

— Хозяин… — осмеливается возразить мама, но быстро умолкает.

Меня передёргивает от этого слова. Поверить не могу, что они подчиняются этому ублюдку!

— Как вы могли…

Не могу даже вообразить, как это возможно. Хочу прочитать хоть толику объяснений на их лицах, но перед глазами уже всё плывёт.

— Мы предупреждали тебя, Лера! — внезапно вмешивается отец. — Просили уехать. Почему ты такая упрямая?

— Хватит! Убирайтесь! — рявкает старик.

Им остаётся только подчиниться. Я опускаю взгляд в пол, не в силах смотреть на удаляющиеся размытые спины. Меня коробит от их предательства. Или это реакция на препарат? Неужели этот старик прав? Разве они могли кого-то убить? Особенно Германа! Слышу спокойный голос:

— Надеюсь, теперь у меня получилось достаточно тебя заинтересовать, чтобы ты захотела услышать с чего всё началось!

Как будто у меня есть выбор! По тону понимаю, что ему это нравится: чувствовать себя творцом истории и властелином других судеб. Ему всегда нравилось преподавать, он рассказывал историю с осязаемым удовольствием. Ту же самую страсть я улавливаю и сейчас. Моё молчание он расценивает за согласие и начинает говорить.

— Давай перенесёмся в прошлое на восемьдесят один год назад! Со временем молодое поколение всё меньше придаёт значение памяти героям, что очень зря. Память и уважение — всё, что у нас осталось. Тех, кто защищал нашу родину до последней капли крови и сражался в тылу, осталось очень мало. Я появился уже позднее, но мои родители являлись ветеранами войны. Благодаря ним и моей бабушке, я до сих пор с пониманием и уважением отношусь к заслугам Красной армии и простого народа. Трудно представить, Валерия, на что тогда способны были пойти люди ради защиты своих родных! Разве сейчас народ способен так сплотиться? Это ваше поколение зумеров, или как вы их там называете? Этих людей ничего не волнует!

Профессор делает небольшую паузу, давая мне возможность обдумать его слова. Но я лишь мерю его презрительным взглядом.

— Всё началось с того, что во вторую Мировую войну немцы вторглись на территорию Советского Союза, — не унывая, продолжает Леонард Сергеевич. — К середине октября сорок первого года немецкие танки подступали к Таганрогу. Их путь пролегал через Мортимор, а тогда это был даже не город, а такой маленький посёлок, где среди сосен стояли лишь несколько домов. Все мужчины ушли на фронт. Остались только старики, женщины и дети. И среди этих женщин была моя бабка, Ангелина Петровна Быкова. На тот момент она была беременна пятым ребёнком. Муж погиб на фронте. Ей предстояло одной поднимать пятерых детей. В этот период люди мало задумывались о будущем. Мечтали только продержаться хотя бы ещё один день. Наши земляки были загнаны в ловушку. Ангелина Петровна не могла больше наблюдать, как страдают её дети. Когда самый младший из четверых, Алексей, скончался буквально за несколько часов до наступления войск, она должна была попытаться сделать хоть что-то. Остальных сыновей оставила соседке и отправилась в леса поискать хоть что-то съедобное. Там-то она и наткнулась на немецких оккупантов. Они напали на неё, наплевав на беременность, избили, обесчестили и оставили умирать среди гниющей листвы. У бабушки случился выкидыш. Ребёнок появился мёртворождённым прямо там, в лесу. Она истекала кровью, но до последнего двигалась назад, даже когда приходилось ползти из-за нехватки сил. Не могла оставить детей, хоть и понимала, что всё равно не защитит. Такой сильной она была! И вот, среди старого орешника и вымахавших до небес дубов, Ангелина Петровна повстречала её, королеву мёртвых!

Я, которая до этого момента безучастно сверлила взглядом пыльный пол, вдруг поднимаю глаза на его лицо: мрачное, сосредоточенное, но без намёка на розыгрыш. Напротив, старик говорит об этой странной королеве с таким благоговением, что я невольно сама начинаю её опасаться.

— Ты веришь в новую жизнь после смерти, Валерия? — с придыханием спрашивает профессор, вгоняя меня в ступор. — И это не просто жизнь, а власть и могущество над слабым видом. Ещё один дар — бессмертие!