Твой последний шазам (СИ)

В первый раз я лишь успела прокричать:

— Я — Тоня.

— Я запомнил, — ответил он.

— Хорошо.

Пинап кивнул и его тут же увела какая-то женщина.

Во второй раз он рассмеялся:

— Опять ты.

Я закричала:

— Хочу с тобой поговорить.

— Прямо сейчас?

— Нет, вообще.

И меня утащил Лёха.

Людей было много, на их лицах гуляли отсветы костра, но большинство оставалось в тени и, высматривая панаму Пинапа, я успела сменить человек десять, когда наконец нашла его.

Пока бежали под сводом рук, быстро сказала:

— Давай отойдем, поговорим.

— Вообще-то я дела с отдыхом не смешиваю. Приходи завтра.

— Мне срочно нужно.

— У меня с собой всё равно ничего нет.

Мы встали в общий ряд.

— Но если прям невтерпёж, попроси у Ники, у неё всегда заначки есть. Может, продаст.

— Я ничего покупать не собираюсь, я поговорить.

— Тогда подходи через десять минут к палаткам, — едва он успел это произнести, как кто-то резко дёрнул меня за руку и стремительно потащил за собой.

Только бы Пинап теперь не послал меня куда подальше, а назвал свою цену. Он мог, конечно, потребовать, чтобы Амелин извинился перед ними или что-то в этом роде.

И это было бы справедливо. Если вдруг так случится, то я готова лично привести его к ним. Хоть пинками. Они же должны понимать, что обвинение в убийстве слишком высокая цена за утопленные телефоны. А если не поймут, если у нас не получится договориться, я всё равно придумаю, как заставить их забрать заявления. Пусть это будет и неправильно и, возможно, как-то нехорошо, но, в отличие от Амелина, «терпеть» я не умела.

Игра в ручеёк для меня закончилась. Я дёрнула руку, собираясь тут же отправиться к палаткам, но ничего не произошло, человек, с которым я стояла в паре, крепко сжал мою ладонь.

Очнувшись от своих мыслей, я подняла голову и увидела ослепительно белую улыбку на чёрном, разрисованном наподобие боевого раскраса индейцев, лице.

— Что ты здесь делаешь? — едва опомнившись от удивления, сказала я.

— За тобой слежу.

— Зачем?

— Просто подумал, что с выбором — это я сглупил. Переборщил чуток. Да? Как ты считаешь?

Какая-то девчонка не глядя схватила его, но на этот раз удержала я.

— И давно ты здесь?

— С самого начала. Сразу за вами пошёл. И всё время стоял рядом. Только ты меня не замечала. Мы с тобой даже танцевали, а ты меня не узнала. И сейчас как будто не узнаешь.

Я вспомнила суматоху с танцами.

— Тебя невозможно не узнать, — насчёт этого сомнений не было. — Почему ты не подошёл?

— Тебе очень идёт это платье, и если бы я подошёл, то уже не смог бы смотреть на тебя, а если бы мы стали танцевать, то уже вообще ничего не видел.

Меня всегда удивляло это его умение сочетать робкую, детскую улыбку с бесстыдным разглядыванием.

— Но, Костя, ты не боишься, что тебя кто-то узнает? — я огляделась, но до нас никому не было никакого дела.

— Индейцы, нанося краску на лицо и собираясь выступить на тропу войны, говорили: "Сегодня отличный день, чтобы умереть". Так что я готов!

С этими словами он выдернул меня из ручейка и потащил танцевать.

Из-за этих его танцев все здравые мысли и планы моментально вылетели у меня из головы, я совершенно позабыла и о договоренности с Пинапом, и о том, что пришла туда с ребятами, я и саму себя толком не помнила. Только здесь и сейчас, только музыка, костёр, звёзды, трепет и ритм. Огромное, самозабвенное ощущение восторга и притяжения. Свобода, зависимость и полное погружение в вечность.

В тот вечер моё сознание уже не поддавалось никакому контролю, оно просто отсутствовало. Но когда мы под утро совершенно вымотанные добрались до дома, и я согласилась на Милину кровать, Амелин обрадованно сказав: «Надеюсь, ты быстро привыкнешь», завалился на свою раскладушку и долго глазел на меня через предрассветные сумерки комнаты, пока я не пригрозила, что уйду.

Глава 20

Никита

К жаре мы немного привыкли и о внешнем виде почти не беспокоились, девчонки на крышу по-прежнему приходили, но мы про них уже всё знали и видели вблизи, так что особо можно было не стараться. Мы им и так нравились, а они нам не очень.

Точнее мне не нравились, Макс же вполне неплохо проводил время. Он рассчитывал раскрутить свою носатую Катю на нечто большее, чем поцелуи на лавочке, а у меня даже такого интереса не возникало.

Обе Юли хоть не возражали против моих «знаков внимания», но всё это было такое искусственное, что мне за самого себя делалось неловко.

Зато Дятел вдруг нашёл общий язык с «тельняшкой» Лизой и оба вечера, когда мы ещё встречались с ними, проболтал с ней, рассказывая что-то вроде: «Глазами лягушки проталкивают пищу в рот. Ты знала? Моргают и проталкивают. А ещё, в старину лягушек бросали в молоко, чтобы оно не скисало. Это потому что их кожа имеет клетки, способные вырабатывает антибиотики. И дышат они кожей, а жабр у них нет».

Лиза так зачаровано слушала всю эту фигню, что самоуверенность Дятла подскочила до предела, и тем же вечером перед сном он докопался до меня.

— Никит, — понизил голос, чтобы спящий Трифонов случайно не подслушал. — А у тебя это уже было?