Твой силуэт в очертании света (СИ)

Нинель смотрела, как Мариса платочком промакивала увлажнившиеся глаза, и сама не заметила, как заплакала. Столько лет прошло, а для этой женщины всё так же остро её горе, точно это случилось вчера.

— Так сильно его любили?.. — прошептала Нинель.

— Очень сильно. Он для меня был как свет в оконце. А без него… словно и не цельная.

— Я понимаю… ваше горе. Мирея… тоже уже нет в живых…

Она закрыла лицо руками. Горячие слёзы лились из её глаз, горе драло душу. Боль, другая, совсем иного толка, ворвалась в грудь и раскурочила там всё до неузнаваемости. Тоска и скорбь смешались, срастаясь в новое, сводящее с ума чувство.

— Я так любила его… Так любила… Как же мне жить теперь, Мариса, как?!.

Тёплые руки привлекли её к груди, мягко поглаживая по волосам. Она прильнула к женщине, сжимаясь в маленьких плачущий комок. Пласты воспоминаний завертелись в голове, словно кто-то перемешал их там могучей ложкой. Выскальзывая на поверхность, показывая то одно, то другое, тормоша эту боль ещё сильнее.

— Поплачь, поплачь, моя милая… Станет немножко полегче…

Мариса гладила и гладила её по голове, и этот незамысловатый жест неведомым образом облегчал её боль. Наверное, если разделить с кем-то своё горе, с кем-то, кто как никто тебя понимает, этот груз становится легче вынести.

— Как же вы справились с этим? — спросила Нинель, выдавив из себя слова через всхлипы.

— Я не то, чтобы справилась, милая… Я научилась жить, храня в памяти не его смерть, а его жизнь. От старости многое уже забывается, но он, как прежде, ясным солнышком стоит у меня перед глазами — живой и радостный, он смотрит на меня любящим взглядом. Я храню в сердце то, каким он был и то, что он дал мне. Так и живу.

Нинель, прижавшись щекой к груди женщины, смотрела в маленькое оконце, но видела совсем другое. Разорванная память не давала самой выбрать, на что именно смотреть — своевольно подбрасывала разрозненные картины, но Нинель поняла вдруг, что даже за это она благодарна. Пусть и в разломанных, пусть полупрозрачным силуэтом, но он жил в её воспоминаниях.

Усталость сморила, уводя разум далеко-далеко. Туда, где светило солнце, а сердце пело от переполняющего его чувства. Туда, где был Мирей.

***

Она прожила у Марисы семь недель. Раны затянулись, тело перестало болеть. Но не душа. Она ныла и ныла, но добрая женщина сумела заполнить собой, своим теплом и заботой, эту гудящую пустоту.

Встав на ноги, Нинель взялась помогать ей по хозяйству. Дивясь тому, какая она неумёха, Мариса многому её научила. Важным человеческим навыкам, без которых просто не выжить. Нинель впитывала знания, как губка. Старалась изо всех сил, а Мариса хвалила её и называла дочкой. Сказала, что хочет, чтобы Нинель осталась тут и ухаживала за домом, построенным её возлюбленным, после её смерти.

Они много разговаривали. Мариса делилась с ней мудростью, накопленной за долгую жизнь. Просила быть терпимее к людям, никогда ни о ком не говорила плохо. Мягко предостерегала, объясняя, как именно стоит себя вести, чтобы не навлечь на голову беду.

— Женщине с клеймом тяжко будет жить. Много опасностей. Мужчине тоже непросто, но с мужчин и спросу меньше, так что послушай-ка меня внимательно. От сего дня и насовсем ты теперь не девушка, а юноша, поняла?

Нинель поняла. Мариса остригла ей обожжённые волосы и одела в мужскую одежду — ту, что хранила пять десятилетий. От крика во время казни Нинель повредила связки, голос её так и остался хриплым и грубым, что только играло на руку. Широкая рубаха скрывала женские изгибы её не очень-то пышной фигуры, а грубые шрамы навсегда изменили нежные черты, за которыми невозможно было разглядеть женской красоты. И так, примерив чужую личину, Нинель стало легче дышать.

Они жили почти счастливо. День проносился за днём в заботах и труде. Сердце ожило и наполнилось любовью к пожилой женщине. Её доброта и мягкость оплели душу невесомым коконом, не давая погрязнуть в пучине горя и печали.

А потом. Пришла Инквизиция.

Кто-то из соседей прознал, что она укрывает у себя прокажённую, и доложил в Храм. Так информация дошла до Сото Лала, а оттуда пришёл приказ.

Солдаты явились под закат. Мариса упиралась, не пуская их в дом, а Нинель металась внутри, ослеплённая страхом. Они добьют её, добьют, как пить дать, или что-нибудь и того похуже. И Мариса тоже это понимала. Маленькая, храбрая женщина, она схватила метлу и бросилась на солдат, крича: «Нинель, беги!»

И Нинель побежала. Выскочила в небольшой проём, мимо солдат и Марисы, отважно бодающей их метлой. Услышала за спиной грубый крик одного из солдат, обозвавшего Марису старой каргой, а за ним… неприятный, хлюпающий звук.

Холод пробрал до костей и поднял дыбом волосы. Сердце замедлило биение, весь мир словно притормозил на несколько секунд, даже ветер перестал гнать по улочке листву. Чужие дома смазались перед глазами, когда она повернула голову. Чтобы увидеть Марису, в груди которой торчал золочёный меч.