Слова брата отозвались в сердце острой болью. Он поднял глаза к тёмному небу, затянутому грозовыми тучами. Сердце ударило о рёбра, являя ему её светлый образ — улыбку, смех, сияние. Искрящиеся глаза, такого чудного, словно не до конца смешанного в палитре художника цвета. Мягкий голос, лёгкую поступь, огонь в сердце. Искрящиеся шары чувств, переливающиеся лианы чистых мыслей. Рука, объятая сиянием, протянутая к нему в неуверенном жесте. Нежные пальцы, перебирающие струны лютни. Ласковое «я люблю тебя».
Мирей закрыл глаза. Горячий ком поднялся от живота к горлу, обжёг глаза, свёл спазмом связки.
Я буду помнить тебя. Я буду помнить тебя такой. В жизни, в смерти и даже после неё.
С тихим щелчком они исчезли с площади — Аркон переместил его к месту казни.
Мирей стоял на самом краю тёмного каменного выступа, нависающего над обрывом. Внизу, насколько хватало глаз, простиралось чёрное марево клубящегося тумана.
— Это Бездна? — спросил он, не оглядываясь. Знал, что брат стоит позади.
— Да. Не бойся, ты не первое дитя Хаоса, сброшенное с этой скалы.
Глаза расширились от ужаса пронзившей его догадки. Столько времени он ходил вокруг да около… Но так и не смог понять. Возможно, оттого, что от одного только предположения кровь стыла в жилах.
Что ж. Пришло время присоединиться к сёстрам.
Коснувшись скрутивших запястья верёвок, обратил их в труху и развернулся к Аркону лицом. Бледный, осунувшийся, брат совсем не был похож на того, кто торжествовал победу.
— Мы могли сработаться. Жаль, что ты понял это лишь сейчас.
— Жаль, — сказал Аркон, сжимая бледные губы в тонкую линию. — Прощай, Мирей.
— Прощай, брат.
Он раскинул руки, взметнул взгляд ввысь и сделал шаг назад, падая в туман.
Летя в объятия Бездны, он уповал лишь на то, что какая-нибудь особенно крупная тварь сожрёт его, и он сможет увидеться с Нинель по ту сторону реальности. Если, конечно, она для полубогов существует.
Глава 14. Изгнание
— Я не уверена, что она жива, Матушка, — донёсся до слуха Нинель голос сестры.
— Прояви терпение, Фимея.
Жёсткий голос матери ввинтился в сознание, разрывая его болью. Нинель разлепила запёкшиеся глаза. Ресницы слиплись, своды Храма закружились вокруг неустойчивым хороводом. Сердце стучало медленно и болезненно.
Почему она снова здесь. Она была уверена, что умерла.
— Очнулась? — бросила ей безучастно мать.
Нинель повернула голову. Мир закружился в танце, по телу разлилась боль. Она попыталась сглотнуть — горло сухое, а связки словно разорваны в клочья.
Болезненная судорога прошла по телу, пальцы на руках непроизвольно дёрнулись и нащупали что-то. Она лежала у ног матери, укрытая грубой тканью. Перед мысленным взором всплыл полупрозрачный силуэт. Она не видела, во что и как он был одет, но узнала ткань на ощупь.
Это плащ Мирея. Он был там. Он пришёл за ней. Но она… не дождалась.
Горечь обожгла горло, вытекая из глаз, оставляя на лице длинные красные дорожки.
— Она помнит его, — сказала Фимея. — Огонь не успел выжечь воспоминания.
— Дрянной мальчишка! — воскликнула Великая Мать. — Спутал мне все планы!
— Где он? — сказала Нинель, но вместо голоса из горла вырвался сдавленный сиплый хрип, в котором почти невозможно было разобрать слов.
Нинель перекатилась на бок, не сдержав мучительного стона. Каждая рана на её теле отзывалась даже на малейшее движение. Прикосновение ткани пекло огнём. Холодный камень пола впивался в тело иглами.
Она попыталась сесть. Не смогла — ноги до колен были обожжены и пылали болью. Встав на четвереньки, еле дыша, с трудом удерживая сознание от очередного провала, она упрямо повторила:
— Где он?
— В Обители Хаоса. Ему назначен приговор, который уже наверняка привели в исполнение. Так, Фимея?
— Другой сын Хаоса забрал его с площади на казнь. Он даже не пытался сопротивляться. Бросил тебя там умирать.
— Неправда. Это неправда. Неправда.
Её свистящий шёпот эхом отразился от стен.
Аркон забрал его. Забрал, чтобы казнить. Мирей смог вырваться к ней, но всё равно проиграл. Они оба проиграли. И теперь… его ждала смерть, а может, и уже настигла, а она никогда об этом не узнает. Из-за собственной слабости.
Слёзы обжигающей лавой текли из глаз. Они падали на пол, скапливаясь там в небольшие розоватые лужицы. Нинель сжимала ладони, насколько хватало сил, цепляясь за плащ, что ещё совсем недавно укрывал плечи дорогого сердцу создания.
— Зачем. Зачем всё это было нужно. Ты что, не могла просто убить меня?
— Я не желаю твоей смерти, дитя моё. Я всего лишь хочу вернуть тебя на путь истинный. Ты сама виновата, что так долго не могла отказаться от него. Твои муки закончились бы раньше. Огонь забвения очистил бы твою душу, поддавшуюся пороку, и ты вернулась бы обратно в свой дом и любящие объятия своей матери.
— Истинный путь? — прошептала она. — Виновата сама?
Нинель подняла замутнённый взор на мать. Сердце сжало чем-то горячим, слепым и мрачным.