Твои волосы пахнут ветром (СИ)

Он не видел ее – потому что слёзы застилали глаза, да и не мог он увидеть ветер, увидеть слово, увидеть музыку. Но чувства не могли обмануть, не могла обмануть и доносившаяся мелодия прибоя, в ритмах которой рождались слова, слова ни для кого не сказанные, слова, неуверенно слетающие с губ, превращающиеся в песню. Ему захотелось в последний раз коснутся её волос, увидеть их медный блеск в свете полной луны, захотелось услышать ее песни, захотелось верить в то, что случилось все правильно – также преданно и самозабвенно, как верила в это она. Всей душой, до боли, до смерти. Забыв боль, забыв злость на проклятое время, на проклятых орков, на себя, просто верить. Он нежно прикоснулся к фальшброту – теплому дереву, согретому закатным солнцем, и было это будто прикоснуться к её рукам и почувствовать их тепло. И Леголас наконец понял с ужасом, смешанным с восхищением, что все, что слушал он - пели ему птицы, белые парящие над морем чайки, надрывные голоса. Только теперь Леголас наконец позволил себе печаль. Он сжимал поручни и подпевал ее лебединой песне, так как оставлял позади все, что знал и любил. А над головой, где-то высоко-высоко в небе горевали вместе с ним чайки, диковинные белые птицы, и их горе сливалось с его горем, потому как и они оплакивали то, чего и быть никогда не могло бы. Но вот сердце Леголаса стало биться чуть медленней, капли брызг высохли у него на щеках, а в душе стал потихоньку водворяться покой. Теперь он смотрел на горизонт другими глазами, думая о том, какие странные и удивительные вещи встречались ему на его пути и могут еще ему встретиться, какой великолепный век и великая любовь была уже ему дарована и им прожита, какая жизнь им с Гимли отныне предстоит среди перворожденных. - Я не знаю, что за балладу ты слышишь, друг, но я знаю много хороших и отчего бы нам не спеть с тобой, а? Да сократит это наш длинный путь. И Гимли затянул своим глубоким тяжелым голосом – запел изрядно охрипшим и постаревшим с тех пор, когда в последний раз он пел с Леголасом и Торувьель.

Перелетные как птицы песни наших берегов Заживает на страницах долгих странствий эпилог Через тьму, через забвенье – нам идти как через рай За звездой и пусть падение станет шагом через край.

И тут стройным хором мотив подхватила и вся судовая команда. Тут все знали ее слова – слова, которые когда-то старательно записывала она, прикусив перо, которые несла по трактирам и трактам, прихватив лютню на манер клинка, которые она пронесла через всю Третью Эпоху. Леголас почувствовал, как становится солоно на языке – теперь он точно знал, что все было не зря.

Иди вперед, зажги сердца свободой. Через века врываясь в новый день Мы знаем, как творить огонь историй И он зовет тебя - на свет.

- Слова-то какие, - мечтательно вздохнул кормчий. – прямо в душу. Мы «Путеводную» поем что в штормы, что в штиль. Не знал, что способны менестрели ещё на такое. Кто бы ни был он, налил бы я ему чашу и выпил бы за его здоровье. Да хранит Светлая Элберет его и дороги, которыми нынче ходит он. - Да хранит Светлая Элберет его и дороги, которыми нынче ходит он! – откликнулся Леголас, глядя в чистым кристаллом сияющее небо. И запел лихолесец вместе со всеми, так что нота его тут же потонула в стройном переливе голосов.

Под седыми небесами наша вера без оков За высокими словами не осталось ничего Никому служить не будем – ни деньгам, ни королям Быть собой, хоть путь наш труден, Это лишь осталось нам.

- Мы не одиноки, мой бессмертный брат, никогда не будем. – сказал ему Гимли, сжимая крепко-накрепко плечо лихолесца. И Леголас невольно улыбнулся. И вновь обратил взгляд в горизонт, с которого упали вдруг два маленьких бриллианта дневных звезд, и обжигая взор прощальным сиянием, исчезали в пучине. А корабль все плыл, устремляясь к тем землям, что лежали за невидимым горизонтом.

Прощай, мой король Пусть флаги твоих башен отведут врагов Отдай мне всю боль Открой свое сердце мне одной. Услышь мой прибой Я бьюсь под твоим знаком, не жалея сил За жизнь, мой король И за век, который ты в легенды превратил.