Твой восемнадцатый век. Прекрасен наш союз…

Среди сохранившихся бумаг Щербатова, даже в тех манускриптах, что перешли потом в Эрмитажную библиотеку, попадаются любопытнейшие записи, фрагменты, анекдоты — живые бытовые чёрточки, детали, через которые неожиданно проступает потаённая, запретная «большая история».

Так, 27 августа 1769 года князь записывает по-французски: «Находясь в Царском Селе, Её Величество рассказала мне, что супруга царя Ивана Алексеевича была столь недовольна своими дочерьми, принцессами Екатериной и Анной, что перед смертью прокляла их вместе со всем потомством до четвёртого колена; <императрица Екатерина II> прибавила, что давно знала этот анекдот, но что о том же ей рассказала и графиня Анна Карловна Воронцова, что находилась тогда в Царском Селе». На другой день, 29 августа 1769 года, Щербатов, продолжая свои записи, воспроизводит застольный рассказ графини Румянцевой о смерти своего деда Артамона Сергеевича Матвеева. «Пётр Великий внезапно велел позвать её посреди церемонии коронования императрицы Екатерины — она приблизилась, император же стоял на четвёртой ступеньке лестницы, именуемой Красной. Он сказал: „Именно здесь твой дед был схвачен стрельцами и сброшен вниз“».

Эти мелкие с виду подробности и анекдоты довольно многозначительны; и сильнейшее детское воспоминание царя Петра, видевшего, как был кинут 15 мая 1682 года на стрелецкие копья боярин Матвеев; сообщение, записанное со слов М. А. Румянцевой (жены известного сподвижника Петра I Александра Румянцева и матери знаменитого фельдмаршала); и «тонко организованные» разговоры Екатерины II — о проклятии, будто бы наложенном на своих потомков женой Ивана V, старшего брата Петра I: если четыре колена её потомков тем самым приговорены к несчастьям, то это как бы снимает часть ответственности с Екатерины за злоключения Брауншвейгского семейства (внучки и правнуки Ивана V!).

Разумеется, самые острые сюжеты, особенно относящиеся к царствованию Екатерины II, не попали в «Эрмитажное собрание» и, подобно небольшим «спутникам», группируются, дополняют наиболее крупный, законченный, откровенный исторический труд, написанный за 3—4 года до смерти, в 1786—1787 годах.

«О повреждении нравов в России»

«Взирая на нынешнее состояние отечества моего,— начинает Щербатов,— с таковым оком, каковое может иметь человек, воспитанный по строгим древним правилам, у коего страсти уже летами в ослабление пришли, а довольное испытание подало потребное просвещение, дабы судить о вещах, не могу я не удивляться, в коль краткое время повредилися повсюдно нравы в России. В истину могу я сказать, что если, вступая позже других народов в путь просвещения, нам ничего не оставалось более, как благоразумно последовать стезям прежде просвещённых народов,— мы подлинно в людкости и в некоторых других вещах, можно сказать, удивительные имели успехи и исполинскими шагами шествовали к поправлению наших внешностей. Но тогда же гораздо с вящей скоростью бежали к повреждению наших нравов…»

«Отрицательные герои», «повреждатели» Щербатову видны ясна: из всего XVIII столетия с большим знанием он беспощадно и откровенно вытаскивает фигуру за фигурой, рисует портрет за портретом: честолюбец-грабитель Александр Меншиков, за ним другой временщик — Иван Долгорукий. Затем Бирон и его люди; при Елизавете Петровне князь Алексей Михайлович Черкасский — «человек весьма посредственной разумом своим, ленив, незнающ в делах и, одним словом, таскающий, а не носящий своё имя и гордящийся единым своим богатством, в угодность монархине со всем возможным великолепием жил; одежды его наносили ему тягость от злата и сребра и блистанием ослепляли очи; екипажи его, к чему он и охоты не имел, окроме что лучшего вкусу, были выписаны из Франции, были наидрагоценнейшие; стол его великолепен, услуга многочисленна и житьё его, одним словом, было таково, что не одиножды случалось, что нечаянно приехавшую к нему императрицу с немалым числом придворных он в вечернем кушанье, якобы изготовляясь, мог угощать».

Несколько страниц посвящено подробному разбору интриг, «честолюбивых затей», вреда, причинённого «сим чудовищем», одним из любимцев Елизаветы, графом Петром Ивановичем Шуваловым.

Затем подробно перечислены деяния всех фаворитов Екатерины II.

Сверх того сохранились никогда не публиковавшиеся щербатовские записки-характеристики нескольких видных деятелей екатерининской администрации — восьми членов Военного совета (сделанные, очевидно, между 1775 и 1777 годами). Непросто оценить, где историк объективен, а где пристрастен; однако обо всех названных лицах он судит, конечно, с немалым знанием — находясь в одной с ними службе и примерно в одних рангах.