Твой восемнадцатый век. Твой девятнадцатый век

Егор Антонович Энгельгардт никогда не был революционером, не разделял политических взглядов Пущина, Кюхельбекера и некоторых других воспитанников; однако при всем том бывших своих учеников никогда не забывал, опальным постоянно писал (хотя это, видимо, повредило его карьере), однажды воспользовался каким-то удобным случаем и переслал «государственному преступнику» Ивану Пущину стихотворение Пушкина, написанное к лицейскому празднику 19 октября 1827 года, «Бог помочь вам, друзья мои…»; стихотворение, где поэт, между прочим, вспоминал и желал счастья тем одноклассникам, которые томятся «в мрачных пропастях земли». В конце же 1835 года старый директор присылает другие строки и ноты, взволновавшие узника-лицеиста: «Шесть лет» — это знаменитая прощальная песня, сочиненная одноклассником Пушкина и Пущина поэтом Антоном Дельвигом по случаю окончания Лицея. Первая строчка — «Шесть лет промчались, как мечтанье…».

Пушкин однажды включил в свои стихи чуть измененные слова из того лицейского гимна:

…На долгую разлуку
Нас тайный рок, быть может, осудил!

Ленинградский исследователь Э. Найдич заметил на письме лицеиста-моряка Федора Матюшкина, посланном друзьям с другого конца мира, сургучную печать, а в центре ее находились две пожимающих друг друга руки, символ лицейского союза, и по краям ясно прочитывались слова из лицейской песни: «Судьба на вечную разлуку, быть может, породнила нас…»

И вот — 1836 год: «иных уж нет, а те далече»; Иван Пущин, некогда, в классе, прозывавшийся «Большой Жанно», энергичный, не поддавшийся каторжным годам, благодарит директора Энгельгардта за ценную посылку (и понимает, между прочим, что привет его дойдет ко многим товарищам, регулярно наведывающимся к Егору Антоновичу или встречающимся с ним на общих праздниках, — Мише Яковлеву, Косте Данзасу, Александру Пушкину). Однако директор в своем письме, на которое отвечает декабрист, очевидно, сожалеет, что Пущину удастся лишь прочитать текст лицейской песни да никак не услышать ее полного музыкального исполнения, ведь опытные лицейские запевалы находятся в Петербурге, Москве, то есть в другой части света. Пущин возражает:

«Напрасно вы думаете, что я не мог услышать тех напевов, которые некогда соединяли нас. Добрые мои товарищи нашли возможность доставить мне приятные минуты. Они не поскучали разобрать всю музыку и спели. Н. Крюков заменил 1\4алиновского и совершенно превзошел его искусством и голосом. Яковлев нашел соперника в Тютчеве и Свистунове».

Мы только что узнали о любопытной волнующей сцене, разыгравшейся в забайкальском каторжном каземате каким-то зимним вечером 1836 года. Лицеистов, кроме Пущина, здесь не было, но друзей нашлось немало: оказалось, что и в этой ситуации — за тысячи верст от Царского Села, за цепью охраны и казематскими стенами, — можно собрать «лицейский вечер». Сподвижник Пестеля, когда-то поручик, затем «государственный преступник второго разряда» Николай Крюков; член Общества соединенных славян, некогда пехотный капитан, а теперь тоже каторжник второго разряда Алексей Тютчев; и наконец, бывший блестящий корнет кавалергардского полка, ныне отбывающий долгий срок за «умысел на цареубийство» Петр Свистунов. Эти люди вдруг перевоплощаются в им незнакомых лицеистов — Яковлева, Малиновского; поют песню «не про себя» — «Шесть лет промчались, как мечтанье», поют, чтобы сделать приятное товарищу по каторге, и, как видно, добиваются немалого успеха…

Если дело общее, — значит, и песня о них, и Лицей родной… Однако для настоящего хорового исполнения царскосельского гимна в старину привлекались женские голоса, прежде всего — родственницы самого Егора Антоновича Энгельгардта. В тюрьме Петровского Завода и тут находят выход: