Твой восемнадцатый век. Твой девятнадцатый век

На отдельном листе дневника старательно выписано 1861.

Мы знаем сейчас, что год этот очень знаменитый. Поэт скажет:

Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые.

Но мир так устроен, что в те годы и месяцы, которые потом попадают в учебники истории — «июль 1789», «декабрь 1905», — в те «минуты роковые» миллионы людей продолжают жить своей давно сложившейся жизнью — иначе и быть не может, — а в дневниках, исторических документах возникает тогда особенный сплав будничного и неслыханного, обеда и баррикад, единицы по физике и государственной тайны…

Мальчишки свистят и хохочут, наблюдая штурм Бастилии, и нехотя идут спать после родительского подзатыльника.

Средний балл ученика Чемезова в начале 1861 года не выходит за три с небольшим — а во дворце подписывают манифест об освобождении крепостных и царь Александр II вот-вот напишет «быть по сему», выставит дату «19 февраля» и прикажет еще несколько недель держать все это в строжайшей тайне, а войскам, жандармам, полиции быть в боевой готовности: кто знает, что произойдет в народе, если преждевременно узнают о свободе, да не такой, как желалось? И когда с крыши Зимнего дворца с шумом падает снег, император и сановники (оставшиеся там на всякий случай ночевать) бледнеют, хватаются за оружие: «Началось!»

Император в те дни нам ясен и известен. А гимназист Чемезов?

4 февраля 1861 г.

«Теперь все поговаривают о крестьянском деле. Говорят, что к 19 февраля будет объявлено. Послужит ли это к пользе? Не знаю. Теперь и знать-то нельзя, а то сейчас в крепость. Однако пора заняться и делом, а не болтать пустяки».

18 февраля. Суббота

«Все что-то поговаривают об воле. Разнесся слух, будто бы объявят волю 19-го, в воскресенье. Но генерал-губернатор не замедлил публиковать, что все это пустяки. Однако, несмотря на то, что все это пустяки, идут видимые и немаловажные приготовления. Так, например, говорят, что в крепость перевезены все годные оружия из арсенала, который находится на Литейной, что там заряжена целая батарея, что туда переведут Преображенский полк. Но всего не перескажешь, что говорят. В Полицейских ведомостях опубликовали, будто бы в Варшаве был бунт. Дело вот в чем: 13-го прошедшего февраля поляки захотели править тризну по убитым в сражении при Грохове[86]. Вскоре составилась процессия. Сошлось много народу. Но войска, как скоро увидели это, тотчас разогнали всю торжественную процессию. Дело этим не кончилось. На другой день 5 тысяч народу собралось на главной площади. Войска тоже явились туда. Но их не пускали, начали бросать каменьями, бить, толкать. Отдан был приказ роте дать один залп из ружей по толпе, почему и были убиты 6 человек да 6 ранены. Но ведь в газетах написано, а почему знать — может быть, в Варшаве 20 человек убиты да столько же ранено. Потом сегодня утром, часу в 3-м, один пьяный мужик закричал на улице: «Воля, ребята, воля!» Его тотчас схватили. Созвали всех дворников. Влепили мужику 900 розог, а дворникам объявили, чтоб они при первом удобном случае доносили полиции, а в противном случае будет с ними поступлено, как с виновными. Говорят, что дворяне весьма недовольны императором и в прошедшем заседании его встретили молча, так что почти он один все решил. Отдан приказ, чтобы помещикам давать помощь по первому их требованию».

Как говорила французская писательница де Сталь, «в России все тайна, и ничего не секрет». Самые строгие меры предосторожности приняты против преждевременных слухов о воле — ее объявят только в марте, но даже гимназист 6-го класса Чемезов знает секретнейшую дату — 19 февраля.

И о польских событиях, в общем, верно. И с пьяным мужиком, дворниками — точно знаем — было. Впрочем, многого гимназист, конечно, не ведает, да у него и свои заботы. Крестьян освобождают сверху, «распалась цепь великая», — но и в 6-м классе учиться не шутка! На два с половиной месяца Володя вообще забывает о дневнике, видно, подтягивая средний балл.

23 мая

«Миквиц: «Чемезов! У вас есть душа?» Я, ничего не понимая, молчал. «На Ваше честное слово можно полагаться?» Я все молчал. «Я Вас отпустил без экзамена, но с тем условием, чтобы учиться в 7-м классе». Я так был рад этому, что, право, не могу выразить словами. Сейчас бросился со всех ног в класс и, чтоб сколько-нибудь облегчить душу, рассказал мой разговор первому встречному со всеми подробностями и даже с прибавками, дополняя кое-что моим живым воображением. Теперь надо будет записывать каждый день, чтоб был материал для сочинений Стоюнину в 7-м классе».

И в ту пору, как видим, задавались сочинения «Как я провел лето»; но, притом, могли заставить экзаменоваться по любому «слабому» предмету.

6-й класс позади. Чемезов неожиданно преуспел и окончил по успехам десятым, что не так уж и худо.