Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков

Многотомная история его – одна из первых в России – успеха не имеет: хотя впервые вводятся в оборот богатейшие материалы, но – язык нелегок, грамотное общество не так еще готово к серьезному историческому чтению, как это будет тридцать—сорок лет спустя – после Отечественной войны, в карамзинско-пушкинский век…

«История» расходится слабо, а Екатерина II, как полагали, втайне тому радуется. Она охотно пользуется знаниями, трудом своего «министра финансов», историографа, но – не любит его, чувствует оппозицию даже под маской самого изысканного политеса. Разумеется, тайный советник употребляет обычные льстивые обороты: обращается к «монархине, соединяющей качество великого государя с качествами человеколюбивого философа»; говорит о своем усердии «к службе такой государыне, которая только тщится учинить народ свой совершенно счастливым», о желании, не может ли он «великим намерениям вашего величества споспешествовать».

Однако он слишком высоко стоял, слишком хорошо знал «вельмож и правителей», слишком был умен и культурен, чтобы не видеть того, чего не принято было видеть. Щербатов (мы точно знаем) в это самое время готовил, в форме кратких записей или пока что «в уме», совсем другую картину, другую историю того же царствования.

Таков Щербатов – «нелюбезный любимец» – на государственной службе.

Таков же и Никита Панин. После неудачи с манифестом 1762 года он тоже сохраняет высокие посты: в течение почти двадцати лет, независимо от формально занимаемых должностей, он, в сущности, был тем, что позже назовут министром иностранных дел.

Панин ждал своего часа, двенадцать лет воспитывая наследника, немало преуспел во влиянии на Павла, но всегда осторожен, постоянно маскируется. При дворе он ленивый, сладострастный и остроумный обжора, который, по словам Екатерины II, «когда-нибудь умрет оттого, что поторопится». На самом же деле Панин не теряет времени, ищет верных единомышленников. В 1769 году он берет на службу и приближает к себе двадцатичетырехлетнего Дениса Фонвизина, уже прославившегося комедией «Бригадир».

Шестьдесят лет спустя в сибирской ссылке декабрист Михаил Александрович Фонвизин, племянник писателя, генерал, герой 1812 года, записал свои интереснейшие воспоминания. Между прочим он ссылался на рассказы своего отца – родного брата автора «Недоросля»: «Мой покойный отец рассказывал мне, что в 1773 году или в 1774 году, когда цесаревич Павел достиг совершеннолетия и женился на дармштадтской принцессе, названной Натальей Алексеевной, граф Н. И. Панин, брат его, фельдмаршал П. И. Панин, княгиня Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, кто-то из архиереев, чуть ли не митрополит Гавриил, и многие из тогдашних вельмож и гвардейских офицеров вступили в заговор с целью свергнуть с престола царствующую без права Екатерину II и вместо нее возвести совершеннолетнего ее сына. Павел Петрович знал об этом, согласился принять предложенную ему Паниным конституцию, утвердил ее своею подписью и дал присягу в том, что, воцарившись, не нарушит этого коренного государственного закона, ограничивающего самодержавие… При графе Панине были доверенными секретарями Д. И. Фонвизин, редактор конституционного акта, и Бакунин Петр Васильевич, оба участника в заговоре. Бакунин из честолюбивых, своекорыстных видов решился быть предателем. Он открыл любовнику императрицы Г. Орлову все обстоятельства заговора и всех участников – стало быть, это сделалось известным и Екатерине. Она позвала к себе сына и гневно упрекала ему его участие в замыслах против нее. Павел испугался, принес матери повинную и список всех заговорщиков. Она сидела у камина и, взяв список, не взглянув на него, бросила бумагу в камин и сказала: Я не хочу знать, кто эти несчастные. Она знала всех по доносу изменника Бакунина. Единственною жертвою заговора была великая княгиня (Наталья Алексеевна): полагали, что ее отравили или извели другим способом… Из заговорщиков никто не погиб. Екатерина никого из них не преследовала. Граф Панин был удален от Павла с благоволительным рескриптом, с пожалованием ему за воспитание цесаревича пяти тысяч душ и остался канцлером… Над прочими заговорщиками учрежден тайный надзор…»

Вот при каких обстоятельствах Никита Панин получил 29 сентября 1773 года тысячи душ, сотни тысяч рублей, «любой дом в Петербурге» и все прочее.

А по рукам вскоре пойдет трагедия молодого Якова Княжнина, где в речи одного действующего лица современники легко находили намек на «одну политическую ситуацию»:

…Погибни, злая мать,
То сердце варварско, душа та, алчна власти,
Котора, веселясь сыновния напасти,
Чтоб в пышности провесть дни века своего,
Приемлет за себя наследие его!

ПРОПАВШИЙ ЗАГОВОР