Твой XVIII век. Твой XIX век. Грань веков

Кроме необычной точности в указании часа смерти и числа лет, месяцев и дней жизни (фамильная щербатовская черта), – кроме этого, все, как положено для людей этого круга; и все признаки того, что считалось у них высшим, редко достижимым благом: такие чины, должности, орден. Прибавим еще полторы тысячи душ, несколько десятков тысяч денежного капитала, полотняную фабрику и дом в Москве, напомним о древней знатности, не забудем о колоссальной библиотеке, состоявшей из 15 000 томов (не считая множества рукописей, «изобильного кабинета натуральных вещей»).

Кажется, хватит для нескольких счастливых биографий… Но из Петербурга при получении известий о кончине Щербатова уж несется предписание царицы московскому главнокомандующему Прозоровскому – «постараться купить библиотеку и собрание рукописей покойного». Наследники не смеют перечить, но притом хорошо знают, что многое показывать нельзя, а кое-чему князь-историк заранее «определил скрыться в моей фамилии». В конце концов значительная часть книжных богатств Щербатова была приобретена для Эрмитажной библиотеки; туда же было отправлено более половины рукописей из собрания историка (236 единиц из 450).

Итак, печально-презрительные строки «Вельможам и правителям» – и необходимость многое от этих самых правителей скрыть. Что за парадокс, если сам Щербатов, несомненно, один из них, вельможа и правитель? За внешним блеском биографии сокрыта тайна.

Приближенный византийского императора Юстиниана Прокопий Кесарийский написал в VI веке два исторических труда: официальную, льстивую историю своего повелителя и тайную, нелицеприятную, откровенную.

К потомкам дошли оба труда, и они не очень-то восхитились двоедушием историка, но все-таки отдали должное правдивой части его натуры (некоторые специалисты, впрочем, полагают, что «явная история» была искусной, замаскированной насмешкой над властителем).

Щербатову было что прятать, было кого опасаться… За полгода до его кончины на столе Екатерины II лежал экземпляр книги, только что вышедшей без имени автора. Название с виду обыкновенное: «Путешествие из Петербурга в Москву». Многие в ту пору старались описать дорогу между двумя главными городами России. Сегодня от Петербурга до Москвы поезд идет всего несколько часов, пассажиры едва успевают выспаться. В прежние же времена, до того, как проложили железную дорогу, из Петербурга в Москву добирались за трое суток, а если не торопились, то много дольше. Через каждые 25–30 верст на дороге стояла станция – маленький домик, где путешественник мог передохнуть, сменить лошадей.

От Петербурга до Москвы 650 верст, двадцать пять станций.

В книге, которую открыла царица, было двадцать пять глав: путешественник рассказывал, что он видел, кого встречал на каждой станции.

Проехала Екатерина II по книжке несколько станций, то есть прочитала несколько глав, и насторожилась. Затем приказала обязательно узнать, кто эту книгу написал. И продолжила чтение.

ЧТО ВСТРЕВОЖИЛО ЦАРИЦУ?

Время было жаркое. Посмотрел путешественник на часы: полдень только что миновал. День отдыха, воскресенье, но около дороги пашет крестьянин, хорошо пашет, старается, сразу видно: на себя работает, а не на барина.

– Бог в помощь, – сказал путешественник (то есть сам автор книги).

– Спасибо, барин, – ответил пахарь.

– Разве тебе во всю неделю нет времени работать, что ты и воскресенье не пропускаешь, да еще в самую жару?

– В неделе-то шесть дней, а мы шесть раз в неделю по приказу своего барина трудимся на господском поле. Да еще по вечерам возим из лесу сено на господский двор.

– Велика ли у тебя семья?

– Три сына и три дочки.

– Как же ты их кормишь, если только один день имеешь свободным?

– Не один день – еще ночь наша. Иначе с голоду умрем.

– Так ли хорошо ты работаешь на господина, как на своем поле?

– Нет, барин, грешно бы было так же работать. У него сто рук для одного рта, а у меня две руки – для семи ртов.

И тут царица наткнулась на строчки, которые позже, много лет спустя, станут очень знамениты:

«Страшись, помещик жестокосердый, на челе каждого из твоих крестьян вижу твое осуждение».

Полиция по всему Петербургу ищет, кто посмел написать такую книгу.

Скоро узнали и во дворец донесли: автор – господин Радищев. Екатерина тут же вспомнила старого знакомого, который молодым пажом встречал ее и провожал, подавал еду, книги.

Двадцать пять глав, двадцать пять историй. В одной описывалось, как продавали крестьян и «ужасный молот испускал тупой свой звук»: в большом зале для торговли специальный служитель должен громко стукнуть молотком в тот миг, когда совершается покупка… В другой главе – барин, кормящий мужиков, будто свиней, из корыта, и только один раз в день.

В третьей – плачут родители, жена, дети крестьянина, отданного в солдаты: служба его в армии продлится двадцать пять лет… Только один крестьянин радуется, что будет солдатом: хозяин так над ним издевался, что четверть века маршировать, ружье носить – куда приятнее!