Твоя Антарктида

На завтрак он принес из магазина четыре пирожных, брикет масла, черный и белый хлеб и поставил на керогаз в кухне чайник. Масло он намазывал Маринке толщиной в палец, в чашку клал по четыре куска сахара и все время смотрел на нее.

А когда Маринка укладывалась спать, он поправил ее одеяло и, мягко держа в своих огромных руках ее голову, опять долго-долго смотрел ей в лицо, и глаза его остро блестели, потом опустил руки и как-то тихо, как-то осторожно сказал:

– А теперь спи, спи, Лида…

Дочка уставилась на него большими глазами.

– Я Маринка, – тихо ответила она, потому что Лидой звали не ее, а маму.

– Спи, Маринка, спи…

Утром она слышала, как отец говорил тете Маше:

– Спасибо, Марья Павловна. Мы так стесняем вас. Но что ж мне еще делать? Положение мое безвыходное. Родственников поблизости нет.

– Что вы, что вы, Сергей Александрович! – отвечала тетя Маша и сморкалась в платок. – Как вы можете так говорить? Я очень привязалась к Мариночке. Вы только не стесняйтесь, оставляйте ее, если нужно. Я и вам могу варить обед.

– Спасибо, – говорил отец, – учту. Как хорошо, что вокруг нас люди. Такие люди.

В обед следующего дня отец зашел за Маринкой, взял ее за руку и повел по улице. Впервые в жизни попала она в офицерскую столовую. Отец повесил на крючок ее пальто, на тот же крючок повесил свою длинную черную шинель. На полку сверху положил фуражку с золотым крабом и усадил Маринку за стол. За ним уже сидели два офицера, Маринкины знакомые, бывавшие у них дома.

Пока отец ходил в буфет, Маринка серьезно беседовала с ними.

За соседними столиками тоже было немало знакомых, они улыбались ей, помахивали руками. Отец поставил на стол стакан сметаны, положил рядом два оранжевых апельсина, и Маринка принялась за еду.

– Ну как?… Как? – спросил белобровый лейтенант.

Отец пожал плечами и провел мизинцем по столу:

– Плохо.

Маринка не донесла ложечку сметаны до рта и вскинула голову:

– Что плохо, па?

Отец досадливо сморщил лоб:

– Сметана капает на стол, платье испачкаешь. Аккуратней ешь. Сейчас суп принесут.

– А что плохо? – опять спросила она.

Отец смотрел в стол:

– Лодку плохо убрали сегодня. От начальства нагоняй.

– А-а-а… – протянула Маринка и, успокоенная, принялась быстро есть сметану, пачкая губы и подбородок.

Больше отец ни с кем не говорил о подводных лодках, и только после обеда, когда Маринка одевалась, товарищи отозвали его в сторону, и они о чем-то разговаривали вполголоса.

Но отцу, видно, некогда было водить ее каждый день в столовую, и домой к ним приходил молодой краснощекий матрос с отцовской лодки. Он приносил еду в специальных алюминиевых судках, наливал ей в тарелку суп и, прищелкивая пальцами, торжественно объявлял:

– Явился по приказу командира!

Матрос садился рядом и, пока Маринка ела, рассказывал, что в большие штормы, когда лодку здорово качает на волнах, суп то и дело выплескивается из мисок, и нет никакой возможности подзаправиться, и поневоле приходится лодке погружаться в глубину моря, где не качает и можно спокойно поесть.

Ела Маринка без особого аппетита, то и дело откладывала в сторонку ложку. Тогда матрос, пугая Маринку, таращил глаза:

– Марина Сергеевна, пользуйтесь случаем, что нет шторма. А то как ударит! – Он брал в руки тарелку и принимался так топать ногами – грохот волн – и покачивать тарелку – сильная качка, – что рисовый суп едва не выливался через край. – Скорей бери ложку!

Она хватала ложку и погружала в суп.

Матрос был такой разговорчивый и знал столько смешных историй из жизни подводников, что Маринка сама не замечала, как съедала все, и случалось, матрос даже подливал ей из судка. Иногда приходил другой матрос, долговязый, с хмурым лицом. При виде Маринки он преображался, брал под козырек, уморительно гримасничал. Он давал ей поиграть бескозырку с двумя черными ленточками, похожими на девчоночьи косы, и рассказывал про свой аул в горах Дагестана, где родился и где у него жила такая же маленькая, как Маринка, сестренка, только волосы и глаза у нее темные.

Чтобы Маринка не смеялась все время, но и ела, он на несколько минут умолкал, и опять его длинное, смуглое лицо становилось хмурым и скучным. А потом все начиналось сначала: он говорил, собирая судки, а она хохотала. И внезапно замолкала, точно пугалась такого громкого смеха.

Опять в море

Шли дни, Маринка все сильней тянулась к отцу и, казалось, ни минуты не могла бы прожить без него. Она терпеливо ждала, когда он вернется с работы, и, чтобы убить время, рисовала в альбоме цветными карандашами разных зверей с обезьяньими хвостами, птиц с кривыми клювами и хохолками на голове. Таких зверей и птиц, наверно, и в природе не было, и Маринка сама их выдумывала. Когда фантазии не хватало, она принималась выдумывать разные платья для своих кукол, и, если б она могла сшить их из материи, куклы были бы очень довольны.

Как-то вечером отец сказал ей:

– Меня, Маринка, два дня не будет дома.

Она испуганно посмотрела на него.

– Ну, чего ты, чего?… Всего два дня, и вернусь.

– Опять в море?

– Да.