Твоя Антарктида

– Ну, ты, поосторожней… Говорю, не видел.

– А кто тебе кричал, что пень?

– Да разве в кабине услышишь?

Симакин, багровея, ударил себя кулаком в грудь:

– Завалишь компрессор – упеку!

К ним с шестом наперевес подошел Зимин:

– Эй, петухи, натощак драться вредно. Обеда бы дождались.

– А чего он, шельмец… – клокотал Симакин, утирая рукой вспотевшую шею.

Очень не хотелось Федору сходить с твердой колеи, но нельзя было в такой момент оставаться в стороне. Он шагнул в глубокий рыхлый снег, обогнул обогревалку, подошел к накренившимся саням и потрогал стальной трос, которым был привязан компрессор.

– Тоже мне… – полным презрения взглядом окинул он Симакина с трактористом. – Сейчас поднажмем и поставим, как надо. Несите ломы.

– Дельно, – сказал Зимин.

Взрывник Гришаков, громадный молчаливый человек с черными усами, побежал к обогревалке и вернулся с охапкой холодных ломов. Подпирая плечами побелевший от инея компрессор и тугие резиновые скаты, подсунули ломы под лыжу – стесанное бревно.

– Взялись! – подал команду Зимин. – Раз, два…

– Тянем, братцы, тянем! – крикнул Федор. – Еще немного, еще… Не жалей силенок, рук и селезенок! Ну, ну…

У Гришакова от напряжения на лбу вспухли жилы, маленькое лицо Зимина перекосилось, с головы Юрки слетела ушанка, он от натуги сопел и жевал губами. Симакин стонал от тяжести, все глубже просовывая под лыжу лом и придвигаясь к саням.

– Ну, ребятки, что лошадки, ну! Так, так… – подбадривал голос Федора. Согнувшись в три погибели, он кряхтел и скрежетал зубами: вот-вот лопнет от старания.

Но на самом деле он держал лом без малейшего напряжения.

Да и какого черта лезть из кожи вон, когда рядом обдает тебя паром этот здоровенный медведь Гришаков! Ведь, кроме компрессора, на сани были навалены трубы, буровые молотки, кайлы – и надорваться недолго!

Но Федор ни на секунду не умолкал:

– Еще, братцы и сестрицы, чуть потрудиться… Еще, милые! Ну, ну, разочек!..

Компрессор дрогнул, качнулся, приподнялся. Тягач газанул, и сани с хрустом и скрипом съехали с пня.

– Слава тебе господи! – вздохнул Симакин и стал, как волчок, бегать вокруг компрессора, оглядывая и ощупывая его.

Гришаков обдирал с усов ледяшки, наросшие от пара, и широченная грудь его, обтянутая рыжей от ржавчины стеганкой, то подымалась, то опускалась. Юрка, Андрей, Зимин и тракторист дышали тяжело и хрипло, как старые кузнечные мехи. Юрка все еще не подобрал шапку, он даже не мог убрать с глаз густые, перемешанные со снегом волосы – так устал.

Но жальче всех был вид у Федора. Мало того, что он тяжело дышал, он еще пробовал руки, ноги, ребра, словно не был в точности уверен, что они целы. Потом взялся за сердце и поморщился.

– Досталось? – спросил Андрей.

Федор ничего не ответил.

– Ничего, Федя, пройдет, – утешал Юрка.

– Легче надо было, – басом сказал Гришаков.

Зимин достал из стеганки пачку «Прибоя», и семь озябших, дымящихся на морозе рук потянулись к нему. Решив приберечь пяток оставшихся у него папирос «Беломор», Федор тоже вытащил скрюченными пальцами папиросу из смятой пачки.

– Сам откуда? – спросил Зимин, поднося ему огонек.

– Рязанский. Деревня Ржищево. Может, слыхал?

– Нет, – признался бригадир. – В Коноплевке и Ершове в войну бывал, а вот в Ржищеве не пришлось… Там у вас все такие парни?

Федор скромно улыбнулся и пожал плечами.

– Молодчага, – сказал Зимин, бросил в снег окурок и крикнул: – Двинули!

Шрам

В поселке жили тысячи людей, и никогда бы, наверно, Юрка не обратил внимания на Зимина, если б не этот шрам. А заметил он его в первый же день приезда. Юрка вылез из кузова самосвала в грязных от зеленоватого бетона куртке и штанах, взвалил на плечо чемодан и с направлением в руке стал разыскивать палатку номер двадцать три.

Палаток было много, целый городок. Юрка бродил по настланным через лужи к грязь доскам и, так как номера на палатках давно смыли дожди и снега, спрашивал у всех встречных. Никто не знал. Юрка злился, чертыхался: живут рядом и не знают! Не знали женщины, варившие на очагах перед палатками картошку; не знала девчонка, тащившая от колонки воду; не знали ребятишки, эти вездесущие всезнайки…

Уже отчаявшись ночевать сегодня под крышей, Юрка остановил какого-то человека в комбинезоне:

– Слушайте…

Человек повернул к нему лицо, и Юрка опешил. Через всю щеку от рта к виску краснел глубокий шрам, точно минуту назад к лицу приложили раскаленное железо. Юрка поперхнулся.

Человек замедлил шаги.

– Где здесь дом двадцать три?

Человек вскинул бровь:

– Дом?

– Простите, палатка.

– Третья справа, вон в том ряду. Передавай привет Гришакову.

Юрка благополучно добрался до жилья, получил во владение сломанную раскладушку, распаковал чемодан, перезнакомился с жильцами, а в его глазах все еще стояло это лицо со шрамом. Новый знакомый, Федор, подтрунивал над ним за то, что вместо сахара и бельишка он притащил на стройку стопку синевато-сизых томиков Джека Лондона: ведь их не бросишь в кружку с кипятком, не укроешься ими от мороза…

– А ты что-нибудь читал Джека Лондона? – спросил Юрка.

– Не припомню, – замялся парень, – кажется, читал.