Твоя чужая жизнь (СИ)

— Он отвлёкся, желая убедиться в результате, очевидно, и угодил под колёса какого-то джипа.

— И?

— И ничего! В больнице тоже лежит. Я охрану приставил. В кармане у Терещенко обнаружен пистолет, принадлежавший когда-то Станиславу Розенфельду, отцу «пропавшей», как ты высказался вчера, Юлии Розенфельд. И стреляли именно из него.

— Ничего не понимаю. Бред какой-то. Зачем ему в кого-то стрелять в людном месте? Да ещё и под прицелом камер видеонаблюдения, которыми буквально напичканы вокруг здания?

— Ты сам говорил, что он хороший психолог. Вот и вышло, что народу много, а свидетелей нет. Вот только то, что его сбить кто-то посмеет, он не рассчитывал явно.

— Ну, камеры-то?

— Слепая зона. Тогда же снег выпал, вьюжило так, что дальние камеры только молоко снимали, и только одна зафиксировала, и то Игоря. Припаркованный туристический автобус загородил обзор, не позволяя проследить действия Терещенко.

— Машину-то нашли? Нет? Вот припомнишь потом мои слова, Степанов: что-то здесь не так. Зачем парню так открыто жизнь себе усложнять? Я его, конечно, не защищаю, но сам-то подумай: он молод, здоров, богат, умён и патологически удачлив, а тут вдруг такой глупый поступок. А Терещенко сам-то что говорит? Хотя… об этом после. Игорь-то как?

— Три ранения, и все тяжелые! В реанимации он, и врачи как церберы — не пропускают. Собственно, и у Терещенко состояние такое же. В общем, мы тут…

Степанов что-то говорил и дальше, а майор тем временем впал в состояние полной абстракции от окружающего мира. «Об этом скоро станет известно начальству. Надо ждать звонка… готовиться. За самодеятельность по голове не погладят. А ещё Прутко разыскать надо. А когда это делать? Оперативников уже не хватает в штате…»

— …дело завели, — откуда-то от двери доносился голос Степанова. — И ты сегодня с бодуна не ко времени.

— Да уж, — вздохнул майор. — Был бы… проследил бы… бы, да бы! Что делать-то теперь? — хозяин кабинета сидел, закрыв лицо руками, и думал, думал, думал…

Остаток дня пролетел, как один миг: посещение места покушения, просмотр данных с камер слежения крупного магазина и банка, расположенных поблизости от места происшествия. Общение с добропорядочными гражданами, изъявившими похвальное желание дать показания, совершенно не облегчившие работу следствия. Того, кто стрелял — никто не видел. Все свидетельства касались исключительно тонированного джипа под левыми номерами, который никогда найден и не будет, в чём никто из сотрудников отдела не сомневался. Ни Игорь, ни Терещенко по-прежнему не приходили в себя, а в конце дня ещё и Котлов нагрянул с визитом.

— Развели бардак! — орал он как потерпевший. — Висяк на висяке, полное отсутствие дисциплины! Одни прогуливают, другие самодеятельностью занимаются, начальство… а ну вас. Тьфу. Не можете работать, так давно надо было вас поганой метлой из органов! Так нет же… моя доброта мне же боком и вышла. Значит, так. В начале декабря из Москвы проверка приезжает. И они собираются именно к вам! Вы же у нас центральный участок? Ваши показатели раскрываемости самые высокие! Были… — срывался на несвойственные чину истерические нотки посетитель. — А теперь — что? Приедут они. Что мы покажем? Где ваш Прутко?

— Ищем… — опустив глаза, произнёс Синельников.

— Ищут они! Запоминай, майор: у вас на всё — три недели. К началу декабря все дела должны быть закрыты, Прутко найден, дисциплина восстановлена. Как вы этого добьетесь — не моё дело. Но не дай вам бог… у вас не то, что погоны полетят! Вы у меня сами летать научитесь! Без парашютов! Всё.

Гневно хлопнув дверью, Котлов оставил хозяина кабинета в невеселом раздумье.

Вечером Синельников вновь договорился о встрече с бывшим майором из двадцать первого участка. Бывший коллега излагал чётко и по существу, однако в восприятии майора разговор опять получился странный и путаный. Глубоко ночью, очутившись дома, Синельников долго приводил в порядок мысли, составляя план того, что надо сделать, что проверить, что выяснить.

Следующие дни пролетали, словно в них вместо двадцати четырёх было всего по три часа. Нарастающий ком информации благодаря своей нереальности и хладнокровной жестокости походил на умело сфабрикованную фальсификацию. У Александра с каждой минутой возрастало ощущение, что всеми ими кто-то играет, словно марионетками. И желание придушить этого кукловода росло пропорционально запутанности дел. Настораживало исчезновение Юлии и ещё одного из друзей старлея. Майор понимал, что точно так же, как когда-то Прутко, теперь и сам влип во что-то дурно пахнущее, и это нечто затягивало его всё глубже с каждой минутой.

— Как успехи? — без стука войдя в кабинет, поинтересовался капитан.

Степанов выглядел немногим лучше майора: волосы взъерошены, форма местами помята, под глазами залегли тени, готовые перерасти в полновесные мешки.

— Да там такое… слов нет. Половины даже не запомнил, как мне кажется. Диктофон надо было брать, — потирая покрасневшие от переутомления глаза, пожаловался Синельников. — А что там наши орлы?